Артем шейнин первая студия

«Жизнь – концентрированная армия с такой же дедовщиной». Большое интервью с ведущим «Первого канала» Артемом Шейниным.

Всего за полгода Артем Шейнин прошел путь от взрывного комментатора в тельняшке, сидящего на трибуне ток-шоу, до главного ведущего общественно-политических программ на «Первом канале» – «Время покажет» (днем) и «Первая студия» (вечером). И так каждый день и только в прямом эфире. Причем «взрывоопасным» Артем быть не перестал. За это его любят одни и не любят другие.

«А иначе на фига я нужен?»

– Уже привыкли к сверхнагрузкам, как говорят космонавты?

– Привыкнуть к ним невозможно – к ним можно приспособиться. Поначалу той части жизни, которая вне работы, почти совсем не было. Думал о работе 7 дней в неделю, 24 часа в сутки. Самое сложное, когда попадаешь в кадр, – разобраться, сколько тебе нужно «патронов».

– Чего-чего?

– У меня такие образы: я все видеофрагменты, цитаты, мысли, повороты программы называю «патронами». И как у молодого солдата на войне, у меня все время есть ощущение того, что патронов не хватит. Неопытный солдат высовывается из-за камня, нажимает на курок и сразу выпускает весь магазин. Опытный бьет по одному, по два, лишний раз не стреляет. Где-то осенью у меня появилось ощущение, что я понимаю, сколько патронов нужно на нормальный бой.

Хотя понимать и делать – две большие разницы. Ты можешь перед боксерским поединком все распланировать, а потом выйти на ринг и поплыть после первой оплеухи. В принципе первое время так и было.

– Что, получали?

– Себя всегда сложно анализировать, но в моем возрасте это уже получается… Я думаю, что не столько получал (хотя получал), сколько, как неопытный боксер, много махал руками. К декабрю привык. А в январе – всё по новой. Появилась новая программа «Первая студия», и тут мне было гораздо сложнее. Во «Время покажет» я все-таки продолжал, в некотором смысле даже развивал свой сложившийся образ. Хотя, конечно, сидя во втором ряду в тельняшке, ты можешь позволить себе одно, а на месте ведущего – меньше. Но я позволял.

– Да, мы помним, как вы лихачили.

– А иначе на фига я там нужен? Я не был ведущим и не собирался им быть. Все, что у меня есть в этом смысле предложить зрителю – это я сам. И было бы очень странно, если бы я, будучи тем, кем являюсь на самом деле и кем являлся в той программе, после которой меня сделали ведущим, вошел бы в кадр, надел бы галстук, костюм, очочки и стал бы говорить: «Извините, пожалуйста, в этом моменте я хотел бы сделать одно уточнение…»

«Мечтал служить в Афганистане»

– Вы сначала сменили Толстого, избравшегося депутатом Госдумы, потом вытеснили «Первой студией» с «законного» времени «Давай поженимся» и даже шутили в эфире, что боитесь встретить в коридоре «Останкино» Ларису Гузееву. Кого еще подвинете? Жириновский, когда его просят закругляться, чтобы уйти на новости, уже кричит: «Подождут!»

– Мне говорили, что вы журналист, который задает неудобные вопросы… Я не могу ответить. Потому что когда вы говорите «Вы вытеснили» и «Вы сменили», то это не я вытеснил и не я сменил. Эти решения принимало руководство канала – а я их выполнял.

По поводу того, кто следующий, могу ответить так: как командование решит, так и будет, с тем и поменяемся.

– Вы специально подгоняете жизнь под военную терминологию? Вам так удобнее?

– Не то что удобно – я по-другому не могу. Это мои личные заточки.

– Расшифруйте.

– Если говорить менее мужским языком, то не заточки – установки. Как заводские установки приборов, которые нельзя изменить. Еще до армии моей мечтой была служба в ВДВ, я хотел попасть в Афганистан – и я туда попал. Участвовал в боевых действиях в составе 56-й десантно-штурмовой бригады. В самом Афганистане я был ровно 2 года. Это приличный срок, который я прожил в определенном круге понятий. То, что сформировалось, может не воплотиться в профессию, но с точки зрения оценок никуда не уходит – ты людей так оцениваешь, работу.

Жизнь, чего не знают большинство женщин, которые никогда не служили в армии и относятся к армейской теме несколько свысока, – абсолютно концентрированная армия. С абсолютно такой же дедовщиной. Просто здесь все облечено в улыбочки, поцелуйчики. На самом деле те же самые деды, те же самые дембеля. Женщины, особенно женщины-начальники, – это просто копия жесточайших дембелей. Слава Богу, что они не служат в армии.

«С Познером работаю 17 лет»

– Вы в программе «Познер» продолжаете работать?

– Да, я по-прежнему остаюсь руководителем программы. А всего мы с Владимиром Владимировичем работаем вместе с февраля 2000 года.

– Это удивительно: он совсем другой человек, у него иная манера ведения программы.

– Эта непохожесть во взглядах, оценках, подходах и помогает нам работать. Недавно у нас в кабинете закончился ремонт, но я помню, что еще в 2003 году я повесил над этим столом, за которым сейчас сижу и за которым готовится к эфиру Познер, цитату Путина. О том, что если отбросить пропагандистские штампы, то в Афганистане советские войска выполнили все военные задачи, поставленные перед ними командованием. Поэтому тот, кто говорит про поражение, либо профан, либо не понимает, либо сознательно врет. Я повесил это для Владимира Владимировича. Ему, как человеку умному, сильному и уверенному в себе, интереснее с тем, кто может поспорить, не согласиться и привести аргументы.

– Обсуждаете с ним свои программы?

– Нет. И он, как человек тактичный, не комментирует мою работу. Его заставили это сделать лишь один раз, когда устроили этот подлый провокационный информационный вброс по поводу моей фразы «Я убивал»…

– Как заставили? Кто заставил?

– Ваши коллеги ему звонили, говорили, что Шейнин сказал в эфире то-то и то-то… Все эти журналисты, которые кичатся тем, что «занимаются журналистикой фактов» – все это фигня. Тогда они и показали свое истинное лицо.

– А вы свои слова дикостью не считаете?

– Ничего дикого в этой фразе нет. Вспомните: Григорий Амнуэль заявил, что покойный Моторола (программа вышла в день его похорон) был преступником по той причине, что убивал людей. На что я ответил: «Я тоже убивал людей, но я вполне легитимен и с вами тут разговариваю». В рамках того разговора мой ответ означал одно: факт убийства кем-то кого-то когда-то на войне не делает человека преступником.

– Проблема в том, что это было сказано с вызовом.

– Да, это было сказано с вызовом. Вызов заключался в том, что у Моторолы есть своя правда. И я начал программу со слов, что можно по-разному относиться к Мотороле, но когда 50 тысяч человек приходят на его похороны, это, наверное, повод задуматься, что что-то за тем, за что он воевал, есть. Вы можете не соглашаться, но и называть его преступником не имеете права. Преступником человека признает суд, если тот убил безоружного человека не на войне и т.д.

Шейнин и Познер делят один кабинет, хотя часто и не разделяют позиции друг друга / из личного архива

– Но надо ли признаваться в убийствах с экрана?

– Признаваться или не признаваться – это опять вопрос провокационный. Слово «признаваться» применимо к ситуации, когда ты заявил о чем-то, что всегда скрывал и что является позорным. Для меня, как человека, служившего в Афганистане и гордящегося этим, ничего стыдного в том, что я убивал, нет. Это очевидно, естественно и ничего к моему портрету не добавляет. Поэтому я категорически отказываюсь называть это «признанием».

Это был аргумент? Да. В противном случае Григорий Амнуэль должен сказать, что половина министров Израиля – преступники. Биньямин Нетаньяху служил в спецподразделении израильской армии, которое занимается диверсионными операциями на территории других стран. Он там что делал? Цветы разводил? И кстати, США в конце 90-х – начале 2000-х тоже возглавлял «преступник». Потому что Джордж Буш-старший воевал пилотом и убивал людей. Мне говорят: «Но он никогда в этом не признавался!» Он никогда не был ведущим ток-шоу. Вопрос закрыт.

«Что у них демократия, у нас – «духота»

– Артем, любите ли вы футбол?

– Терпеть не могу. А что?

– Вы занимаете позицию защитника Кремля…

– Не согласен, но продолжайте.

– Если спроецировать работу ведущего не на войну, а на футбол, то ваша роль – отнюдь не игрока. Вы – судья. Но очевидно симпатизируя одной команде, постоянно подсуживаете ей.

– Понятно. Я терпеть не могу футбол как раз за то, что честной мужской борьбы, которая предполагается в нем, на мой взгляд, нет. Когда соперник за метр проносит ногу, а человек падает и начинает крутиться по газону, глядя на судью в расчете на штрафной или пенальти, и, если этого не происходит, он встает и бежит дальше – я смотреть этот футбол не могу. В боксе по тебе либо попали, либо нет. А футбол весь состоит из притворств.

Я не являюсь защитником Кремля – я являюсь сторонником государства и государственности. И являюсь им исключительно потому, что я человек того поколения, на глазах которого очевидное меньшинство людей помимо воли очевидного большинства людей по неопытности и недомыслию (я далек от мысли, что Горбачев сделал это специально) развалило страну. И сделано это было руками интеллигентных, интеллектуальных и, возможно, искренних представителей общества.

Теперь возвращаюсь к вопросу. Я понимаю, что прошло 25 лет и количество людей, которые не знают того, что помню я, уже достаточно велико. И недаром сейчас идет такая битва за молодых. Я не осуждаю их – им кажется, что у них все фигово с возможностями, что в стране духота, что нет социальных лифтов. Они думают, что фигово – это когда ты раз в полгода не можешь менять телефон. И когда раз в 2–3 года ты не можешь купить в кредит новую машину.

– Ладно машина. Но когда ты раз в 18 лет не имеешь возможности выбрать нового президента…

– Про это вы поговорите с немцами, у которых Меркель идет на 4-й срок. И почему-то никого из задающих этот вопрос у нас это не возмущает. А знаете, почему? Потому что это, во-первых, Меркель, а во-вторых, Германия. Что у них демократия, для нас – «духота». И Рузвельт, который отсидел три срока вопреки американским традициям, – это тоже нормально, потому что это же, мол, было нужно.

Даже мне с моим опытом службы и неудачной попыткой вступить в КПСС казалось, что партия недееспособна. Было чувство: «Эти достали. Все не очень хорошо. Да идет оно все лесом, пусть сами разбираются!» Вот они и «разобрались». И только потом я понял, что, когда кто-то начал валить КПСС, я поддержал это своим невмешательством.

Козлы и оппозиция

– И теперь не хотите повторить ошибку?

– Я уже не повторю, я уже вмешался. Но когда я, как вы говорите, подсуживаю одной из команд, то я на самом деле не подсуживаю. Я никогда не забываю о том, что на поле, то есть в студии, не две равнозначные команды по 11 человек. Есть одна сторона – мне не всегда нравится, что и как она говорит, но она представляет точку зрения миллионов россиян, и я обязан с этим считаться. И есть другая – представляющая пассионарное, талантливое, харизматичное меньшинство. Сколько в общей сложности набрали на думских выборах оппозиционные несистемные партии? Пусть 10%…

Микрофон тоже может быть оружием. Почище гранатомета / из личного архива

– Гораздо меньше.

– Я щедрый. Допустим, люди, которые приходят в нашу программу с точкой зрения, осуждающей действия Кремля, представляют 10% населения. Так почему я поровну должен давать сказать Петру Толстому, за которого проголосовал многомиллионный округ, и Игорю Драндину (сопредседатель партии «Демократический выбор». – Авт.), представляющему микроскопическое число людей? 26 марта прошли митинги. На следующий день в моей программе Драндин эту тему…

– …успел прокричать, а за это ваш сенатор Ольга Ковитиди обозвала его козлом-провокатором.

– Это вопрос к сенатору. Она обозвала Драндина козлом, что было не очень красиво, и я эту часть ее выступления старался прервать. Речь о другом: если бы я был тем, кем меня называют и исходя из чего вы задаете вопросы, то что мне мешало дать в тот момент рекламу, вывести Драндина из студии? Он сказал, что он хотел. Что на следующий день стали говорить? «Шейнин устроил тако-о-е»…

У меня два варианта: не приглашать людей, занимающих критическую позицию, и прослыть душителем свободы слова. Либо звать их, предоставляя адекватное время. Знаете, что устроит людей, ругающих меня? Если в студии будут сидеть только либералы. Но для этого есть канал «Дождь», который, как я знаю, никто не закрывает.

– Ну-ну, уж его-то прижали, как только могли.

– Но он работает. И что-то Проханова я у них не вижу. А у нас все точки зрения представлены. Ходят? Ходят. Только что не каждый день, как на работу.

– А такое ощущение, что все эти Ковтуны, Бомы у вас на зарплате.

– Неправильное ощущение. Тот же Игорь Драндин за то, чтобы его несколько раз в неделю называли козлом, но чтобы он при этом, не имея практически никакого политического веса, получал выход на миллионную аудиторию, каждую ночь благодарить и молиться должен. Ну честно. Какая зарплата?

«Я и так в батальоне Прилепина»

– А почему вы не останавливаете Багдасарова, когда он кричит, что Россия еще вчера должна была бомбить всех подряд? Или вы, сержант Шейнин, хотите вступить в батальон Прилепина?

– Метафизически я и так нахожусь в батальоне Прилепина. Думаю, что и Захар, делая то, то он делает, находится в батальоне тех людей, которые высказывают точку зрения, условно называющуюся у нас «патриотическо-государственнической». Лучше слов пока не придумали.

В английском языке есть специальный термин – «проецирование силы». Вы слышите в словах Багдасарова призыв к войне, я – к проецированию силы.

– А я думаю, что большинство слышат как раз про вой­ну. Никто не будет сидеть и просто смотреть на наши «прожекты».

– Вот про это и говорит Семен Аркадьевич. Если ты говоришь, что у тебя есть сила, спроецируй ее. А если у тебя ее нет, так и не говори.

– И эта игра, вы считаете, не приведет к войне?

– А вы как думаете: удар «Томагавками» по Сирии мог привести к войне? А направление американской эскадры к берегам Северной Кореи?

– Вполне могли.

– Вот именно. Либо у тебя есть политика, либо у тебя ее нет. Может быть, я и смотрел бы на это так, как смотрите вы, если бы не прожил то, что прожил. Миролюбие нужно, переговоры вести нужно, но нужна и проекция силы. Почему мы в начале 90-х годов вывели из Германии свою группировку войск, которая на абсолютно законных основаниях могла находиться там до настоящего времени? Руководствовались миролюбием, общечеловеческими ценностями и пр. А американцы остались.

Я же не слепой, не дурной и не нелогичный. Я понимаю, что если мы начинаем вести себя так, как мне хотелось бы, чтобы все страны себя вели, – наши визави, от которых мы ждем ответных движений, поступают иначе. И это не зависит от того, что говорит Багдасаров – это уже случилось…

Вехи биографии:

1966 – родился 26 января в Москве

1984–1986 – служил в Афга­нистане

1993 – окончил исторический факультет МГУ

1996 – пришел на ТВ, был редактором ток-шоу «Национальный интерес» с Дмитрием Киселевым

2007 – стал членом Академии российского телевидения