Берзин андрей гаспарович биография личная жизнь

Любовь Орлова вышла замуж за Андрея Берзина в 1926 году. Вряд ли этот брак был заключен по большой любви. Во всяком случае, со стороны Любови присутствовал определенный расчет. На тот момент жених занимал высокое положение, он был заместителем начальника административно-финансового управления Наркомзема. Это была гарантия довольно высокого статуса и, конечно же, брак с Берзиным принес материальное благополучие не только самой начинающей актрисе, но и ее родителям, которые в то время тоже были в трудном финансовом положении. Орловой тогда было 24 года, она только поступила на службу в Музыкальный театр простой хористкой, и знакомство с положительным молодым человеком, который правда был на девять лет старше, было для нее большой удачей. Познакомились они самым банальным способом. Однажды после спектакля Берзин с друзьями зашли за кулисы, где его и познакомили с Орловой. Вскоре Люба представила своего поклонника родителям. Он произвел на них хорошее впечатление, и со свадьбой решили не затягивать. Особых торжеств не было, молодые просто пошли в ЗАГС и расписались. Любовь Орлова сразу же переехала к мужу, тем более, что квартира у него была большая. Позднее и родители актрисы тоже подолгу оставались жить в квартире зятя. Любовь Орлова искренне пыталась быть хорошей женой, но слишком разными были их интересы, да и по долгу службы Берзин часто задерживался на работе. Люба тоже много времени проводила в театре, и это не могло не сказываться на их отношениях. По мнению друзей семьи, отношения были ровными. Так продолжалось четыре года, пока в 1930 году Берзин не был арестован за участие в оппозиционной партии. После этого Орлова вернулась в квартиру родителей и с энтузиазмом занялась своей театральной карьерой. После ареста они так ни разу и не увиделись. В одной из самых распространенных историй об актрисе говорится, что однажды Сталин спросил ее о самом заветном желании, на что она ответила просьбой узнать о судьбе мужа. Через пару дней Орлову вызвал высокопоставленный чин из «органов», сообщил, что ее муж находится в ссылке в Казахстане, и при желании она может с ним воссоединиться. На что Орлова якобы промолчала. История маловероятная. Есть еще сведения о том, что бывшие супруги виделись уже после войны, но никаких доказательств этой встречи нет. Скорей всего, актриса постаралась очень быстро вычеркнуть из своей жизни компрометировавшего ее бывшего мужа.

Биография

Андрей Каспарович Берзин родился 23 января 1893 года в семье рыбака в городе Майоренгоф Рижского уезда Лифляндской губернии. Когда ему исполнилось 15 лет, он пошел корабельным юнгой на немецкий грузовой пароход «Дельта». В загранплавании он был девять месяцев, посетил порты Англии, Голландии и Франции.

В 1910 году поступил в Горы-Горецкое землемерно-агрономическое училище, которое находилось в Могилевской губернии. Проучился четыре года и получил диплом землемера-агронома. Во время учебы подрабатывал репетитором, на каникулах работал землемером. После окончания училища поступил на сельскохозяйственное отделение Рижского политехнического института. Он совмещал учебу в институте с работой землемера землеустроительных комиссий в Гродно, руководил практическими занятиями учеников землемерных курсов. Работал инструктором Рижского центрального общества сельского хозяйства и, чуть позже, заведующим пунктом заготовки сена для армии в заготовительном аппарате уполномоченного Министерства земледелия во Владикавказе.

В августе 1916 года Берзина призвали на действительную военную службу. Учеба в институте была прервана, ему даже не удалось сдать государственные экзамены. В дальнейшем, заполняя анкеты, Андрей Каспарович в графе «образование» писал «незаконченное высшее». Служил Берзин в 1-м Студенческом батальоне в Нижнем Новгороде, позднее в Московской школе прапорщиков. 1 февраля 1917 года его назначили на должность командира роты в 183-й запасном пехотном полку, который находился в Нижнем Новгороде. В этот город тогда же переехал его отец, эвакуированный из захваченной немцами Латвии — он стал разнорабочим на Сормовском заводе.

Андрей Берзин всегда стремился быть в центре внимания, у него была тяга к общественной жизни. Во время военной службы он был выбран заместителем председателя полкового комитета и членом Исполнительного комитета Совета солдатских депутатов Нижегородского гарнизона. Во время июльского восстания гарнизона в 1917 году он стал председателем военно-революционного комитета своего полка. Восстание было подавлено, Берзин был уволен в резерв Московского военного округа (тогда в него входили не только Москва и Московская губерния, но и другие — Смоленская, Ярославская, Тамбовская, Тульская, Калужская, Нижегородская). Совет солдатских депутатов делегировал Берзина в губернский Продовольственный комитет, где он и работал вплоть до Октябрьской революции.

Там же, в Нижнем Новогороде он остался и после революции. Работал в губернском Земельном комитете, который позднее был реорганизован в Земельный отдел губернского Совета рабочих и крестьянских депутатов. Здесь он руководил отделом земельной реформы. Он стал автором «Инструкции о переходных мерах по осуществлению закона о социализации земли». Согласно инструкции проводилась ликвидация частного землевладения, а земли распределялись между крестьянами, затем образовывались совхозы и сельскохозяйственные артели.

Летом 1918 года Берзин во время Первого Всероссийского совещания земельных отделов, на которое он был делегирован, познакомился с известным общественным деятелем и публицистом Владимиром Александровичем Поссе. Пользуясь своими связями, Поссе рекомендовал Берзина в Наркомземе, и в в октябре 1918 года Андрея Каспаровича назначили заместителем комиссара земледелия Союза коммун Северной области.

В марте 1919 года Берзин переехал в Москву. Стал работать в Наркомземе, получая повышение за повышением. На руководящей работе по советскому землеустройству он находился до весны 1922 года.

Страна переходила к новой экономической политике (НЭП). Пересматривалась и земельная политика. Коллегия Наркомзема приняла директивные установки, которые были ориентированы на свободное развитие хуторских форм пользования землей. Берзин выступил против нововведений, и ему пришлось уйти с работы, связанной с землеустройством. Но его не уволили, слишком ценный он был работник. Андрея Каспаровича назначили заместителем председателя Федерального комитета по земельному делу при Президиуме ВЦИК и одновременно членом президиума Земплана Наркомзема. В его обязанности входила разработка изменений и дополнений Земельного кодекса для каждой автономной республики, которые на тот момент входили в состав РСФСР.

В 1926 году Берзин познакомился с Любовью Орловой. Они поженились. Тогда он был заместителем начальника административно-финансового управления Наркомзема. Через два года в наркомате прошла очередная реорганизация. Менялось руководство, и Берзина назначили членом президиума Земплана и председателем секции финансирования сельского хозяйства. В его обязанности входила разработка контрольных цифр и пятилетнего плана финансирования сельского хозяйства. Кроме этого, он занимался литературной и научной работой, в периодической печати публиковались его очерки и статьи. Он состоял действительным членом НИИ сельскохозяйственной экономики и политики при Тимирязевской академии, был профессором Московского межевого института.

В 1927 году на XV съезде ВКП(б) было объявлено о готовящейся коллективизации. Было сказано, что партия «взяла курс на усиление социалистических элементов в сельском хозяйстве и активную борьбу с капиталистическими». Это означало, что большевики снова намерены заняться увлекательным делом — массовым отъемом собственности и ее переделом. В апреле состоялась сессия ЦИК СССР, постановившая передать проект реорганизации сельскохозяйственного производства в местные советы и общественные организации. Берзин с этим категорически не согласен. И свою точку зрения не скрывал. У него другие взгляды — он за минималистские темпы коллективизации, против узкой специализации совхозов и ускоренных темпов их строительства, считает, что высокая степень концентрации сельскохозяйственного производства нерентабельна.

В 1929 году советские власти стали проводить «чистку» во всех ведущих учреждениях, занимающихся сельским хозяйством. В газетах писалось о подпольной «Трудовой крестьянской партии», целью которой было во что бы то ни стало сорвать коллективизацию путем организации крестьянских восстаний и беспорядков.

Берзин вступил в ряды оппозиции и стал одним из ярких ее представителей, и тем самым определил свое будущее. В конце концов это стоило ему свободы. Андрей Каспарович был арестован 4 февраля 1930 года. В 1931 году он был сослан в Казахстан, работал там экономистом-плановиком в «Союзпромкорме». В 1938 году его арестовали во второй раз. Он был заключен в ГУЛАГ. После окончания Великой Отечественной войны вернулся в Москву. Умер в 1951 году от рака в Латвии, где жил у родственников.

«Совершенно секретно». — 1997. — № 1.

Любовь Петровна в тот день сама позвонила мужу из больницы. Просила его не волноваться, надеть теплую шапку и идти гулять. Еще просила не звонить какое-то время — ей надо выспаться, отдохнуть.

Обычно Григория Васильевича не надо было уговаривать развеяться, не волноваться. Александров, ее «золотоволосый бог» обладал замечательным даром — порхать над сложностями бытия.

Но тут он почему-то вскоре позвонил. И попал на единственную сиделку, которую в отличие от всего больничного персонала предупредить не успели. Она-то и сообщила ему, что Орлову оперируют.

Как выяснилось потом, операция эта уже ничем не могла помочь. Через восемь месяцев Орловой не станет…

И был один день незадолго до смерти…

Александров приехал в больницу, вошел в палату и услышал то, чего не слышал от жены никогда. Любовь Петровна сказала: «Как вы долго…»

Это был единственный упрек за всю жизнь.

Все сорок два года они оставались на «Вы».

Внучатой племяннице Любови Петровны, Ноне Юрьевне Голиковой, это казалось естественным. Хрупкое «вы» среди всеобщего «тыканья» — словно посильная защита от хаоса. Жизнь была окрашена в тщательно продуманные тона классических английских костюмов, которые предпочитала носить великая родственница.

Впрочем, что «великая»! Для нее Орлова была сестрой бабушки, «милой Любочкой».

В семье никогда о других Орловых не говорили. При детях вообще не говорили ни о чем серьезном. Времена «не вегетарианские» не поощряли копаний в аристократическом прошлом.

В середине восьмидесятых к Нонне Юрьевне приезжал потомок одной из ветвей Орловых — Владимир Николаевич Санеев. Всю ночь с упоением говорил о прошлом. Орловы! Старинный дворянский род, герб: красный орел на золотисто-лазурном полосатом поле. По семейным преданиям Орловы — — тверская ветвь Рюриковичей. По линии матери братьев Орловых — Григория и Алексея, участников дворцового переворота 1762 года, фаворитов Екатерины II, — они ведут род от самого Чингисхана. Ее предка, князя Федора Чермного (Красивого), хан Нагай не отпускал из Орды, вынудив жениться на своей дочери. По этой же, зиновьевской, ветви лучшая исполнительница ролей домохозяек и ударниц коммунистического труда была в числе потомков Великого князя Владимира Крестителя и княгини Ольги — русских православных святых, возведенных в апостольский сан. Фавориты, мученики, гонители. «Орден русских рыцарей» и «союз благоденствия». Дворцовые перевороты, интриги. Чесменский бой, Бородино, взятие Парижа…

Орлов Михаил Федорович, принимавший капитуляцию Парижа, стал декабристом, его брат Алексей — одним из тех, кто подавил мятеж. Дипломаты, генералы, жандармы. Михаил Орлов буквально спас Норвегию, которой грозила участь остаться датской провинцией, — по конституции, которую он отстоял, норвежцы живут до сих пор.

— Я тогда сказала, — вспоминает Нонна Юрьевна, — сколько подвигов, какая слава! И все это только для того, чтобы мы с вами сидели на московской кухне и пили чай без сахара?..С сахаром в Москве тогда были перебои.

На праздники в «хороших» домах было принято ставить спектакли — в одном из них Любочка играла репку. Растроганный Федор Иванович Шаляпин, с которым дружили ее бабушки, взяв девочку на руки, сказал, что она будет замечательной актрисой. Ей было семь лет. Уже тогда наметилась линия ее особой, голливудской судьбы: детский утренник, маленькая девочка, пророчество великого артиста.

Во Внукове в доме Александровых висел портрет Федора Ивановича с надписью: «Сестрам Любочке и Нонночке».

Хранилась книга с дарственной надписью Льва Толстого. С Толстыми, равно как и с Бутурлиными, Раевскими, Орловы состояли в родстве. Вот так, по-родственному, Любочка и написала великому старцу что-то поздравительное. В ответ он прислал книгу своих назидательных детских сказок.

После октябрьского переворота, обрубившего связи и отменившего детские праздники, сестры Орловы развозили по домам молоко. В том числе и известному в Москве краснодеревщику Веселову. Его сын Сергей влюбился в дворянку Нонночку и сделал ей предложение. Брак этот, по старым понятия просто немыслимый, был очень несчастливым.

Первый брак Любы тоже нельзя было назвать счастливым. О ее муже Андрее Гаспаровиче Берзине в семье говорили как о человеке замечательном во всех отношениях. В прихожей у него стоял специальный чемоданчик с набором арестантских вещей. Берзин был одним из тех борцов за идею — в чем бы та ни состояла — которые сидели и на царской каторге, и на сталинской. Андрея Гаспаровича то привозили на извозчике из тюрьмы, то на извозчике в тюрьму увозили. При Сталине он сидел не раз — по три дня, по три месяца, по полгода. В бытность замнаркомом земледелия он сел окончательно — по делу Чаянова (наркома) в 1929-ом. О нем ничего не знали до конца сороковых годов, когда его отпустили умирать от рака к матери в Литву.

С Александровым Орлова познакомилась в Музыкальном театре, которым руководил В.И. Немирович-Данченко. Она проработала уже почти семь лет и многое умела. Сказались и учеба в Московской консерватории по классу рояля (до 1919 года), и балетный техникум имени Луначарского, и, конечно, домашняя подготовка. В Любочке родители, как это часто бывает, видели осуществление своей несбывшейся мечты. И потому было решено, что дочь станет пианисткой.

Она стала актрисой. Синтетической актрисой: танцевала, пела, фехтовала и с равным успехом играла драматические роли — как раз то, что нужно было Александрову для его первого фильма.

В один из весенних вечеров Александров оказался за кулисами театра. «Я увидела золотоволосого голубоглазого бога и все было кончено», — ее собственное признание племяннице в редкие минуты откровенности (тогда еще существовало понятие «круг», и в этом кругу не было принято давать волю своим подлинным чувствам).

После «Веселых ребят» их с Александровым пригласили на прием в Кремль. Подвели к Сталину. Вождь пребывал в хорошем настроении и захотел сделать для актрисы что-нибудь приятное: просите, сказал, о чем угодно, прямо сейчас. И Орлова ответила, что хотела бы только одного: узнать хоть что-то о судьбе своего первого мужа — Андрея Гаспаровича Берзина. Александров стоял рядом. «Вас примут», — не6 то раздраженно, не то смешавшись, ответил Сталин.

Орлову приняли. Гебистский чин самого крупного калибра бфыл краток: «Любовь Петровна, все, что мы можем для вас сделать — это соединить вас с первым мужем. Хотите?»

Нет, Орлова не хотела на каторгу. Она обожала Александрова, любила свою профессию, она хотела работать. Главное ей удалось узнать: Андрей Берзин жив.

На знаменитые дачные попойки Сталина приглашали многих, в том числе «из сферы искусства». Говорили, что Иосиф Виссарионович на сон грядущий почтим каждый вечер ставил одну-две части из фильмов с Орловой. Но ни Любови Петровны, ни Александрова на этих ночных посиделках не было никогда. Хотя их приглашали и не раз. Собственно, звали ее, Орлову…

Надо было обладать железным характером и стопроцентным чувством «ситуации», чтобы пройти по этому лезвию, сохранив мужа и не потеряв себя. Тут не помогла бы даже ее слава.

Слава абсолютная, образцово-показательная.

В начале войны в осажденном немцами городе, из которого в панике бежали, расклеили гастрольные плакаты актрисы. Расчет верный — если Орлова с нами — бояться нечего. Орловой в городе не было, но панику удалось прекратить.

Мало кто сейчас знает, что отечественная психиатрия в сороковые годы обогатилась еще одной разновидностью шизофрении, ее так и назвали: «синдром Орловой». Появилось множество крашеных блондинок, утверждавших, что они — дочери знаменитой актрисы, бросавшихся к ней с криками: «Мама! Я знала! Мама!..» Некоторые (особо тяжелые случаи) уверяли, что они-то и есть настоящие Любови Орловы.

Довольно долго актрисе докучали две такие несчастные. Одна из них, одаренная музыкально, была еще и первоклассным имитатором. Звонила и одни в один голосом Любови Петровны выдавала в трубку монологи из всех ее ролей, потом начинала петь, хохотать — было это довольно жутко.

Много лет они снимали комнаты во Внукове и подкарауливали актрису на тропинках в лесу, устраивали «засады» в кустах. Прошмыгнуть незамеченной на дачу сестры или в свой дом было невозможно. Орлова доставала им лекарства, помогала деньгами…

Их дом в подмосковном Внукове называли домом двух любящих сердец. Нона Юрьевна вспоминает:

— Там и окошки были в форме сердец. Дом строился по эскизам самого Григория Васильевича. Помню, как входишь, справа — керамика Нади Леже, с ней они дружили. А у камина — коврик, подаренный Пикассо. Только Александров выходил из комнаты, Любочка брезгливо так пинала коврик ногой: «Терплю эту гадость только ради Гриши». Ненавидела весь этот кубизм-модернизм. А он хвастался ковриком тоже, только когда Любы не было рядом. Они очень чувствовали настроение друг друга… Она как-то сказала: «Я храню каждую Гришину записку, даже такие — «вернусь в шесть», «буду в восемь».

В пору «железного занавеса» каждый год ездили в Швейцарию на день рождения Чаплина.

Идем как-то с ней по Внукову после дождя. Они как раз только что вернулись из поездки. Любочка в очень строгом костюме, на голове шляпка с белой лентой, прыгает через лужи. А я надоедаю ей вопросами про Чаплина. И она почти раздраженно так говорит: «Ну что Чаплин, Чаплин! Каждый год туда езжу, чтобы посмотреть, как одета его жена, а она опять в своем беременном платье Поездка прошла совершенно впустую» Жена Чаплина в те годы рожала беспрестанно.

Ездили они в то время очень много. Правительство знало, кого выпускать: владевшая тремя языками, безупречно стильная Орлова в сопровождении своего золотоволосого спутника была одинаково органична и на светских раутах, и на встречах со зрителями, и в милой болтовне с Чаплинами, Триоле, Сартром.

Самая очаровательная актриса СССР в поездках этих покупала всевозможные дверные ручки, материю для обивки кресел, изящные вещицы для дома, которым она занималась самозабвенно. Сама обшивала кресла и стулья, развешивала занавеси. В их квартире на Тверской, в ее комнате, портьеры всегда были очень плотными и темными: всю жизнь Орлова мучилась светобоязнью. И всю жизнь с великим трудом засыпала и плохо спала. Быть может, время (20—30-е годы) с его тревожными ночами превратило сон актрисы в мучительную процедуру…

Они были очень разные с Александровым.

Он — неутомимый рассказчик, легко зажигающийся, способный говорить часами. Любил вяческую экзотику, даже сына от первого брака назвал Дугласом в честь приезжавшего в Москву Дугласа Фербенкса. Но так как Дуглас — было уже слишком, сына назвали просто Васей.

Она — молчунья, очень собранная, никого никогда не обсуждала, ни о ком не рассказывала. Никаких сплетен, никаких выплесков. И только: «Нонночка, королева моя!» — о сестре, после болезни жившей безвылазно во Внукове.

Нона Петровна тяжело болела: астма. Орлова доставала лекарства, привозила врачей. Потом один старый профессор сказал ей, что сестре надо жить в деревне, иметь корову, самой доить, ухаживать, чистить хлев, дышать всем этим воздухом — тогда есть надежда вылечиться.

Хлев, корова — частная собственность, на которую по тем временам требовалось специальное разрешение. Народной артистке СССР, лауреату Сталинских премий Л.П. Орловой в виде исключения такое разрешение дали. Соорудили пристройку, в которой и поселилась Дочка — невероятно ласковое, сговорчивое существо, под стать золотому характеру Ноны Петровны. Корм Дочке доставали через генштаб. В целом корова чувствовала себя совсем недурно во внуковском заповеднике.

«Дочка, иди ко мне на руки», — говорила Нона Петровна, и Дочка, вздыхая и улыбаясь во весь рот, «шла на руки» — прижималась замшевой щекой к хозяйке, благодарно и радостно.

Сестра быстро овладела ремеслом коровницы. Астма через полгода де1ствительно прошла. А корова осталась. Прожила она долго и расставались с ней трудно — пришлось продать старушку куда-то на ферму, чтобы не видеть ее кончины..

А Нонна Петровна уже не выезжала из Внукова…

Это дачное место называли поселком «Веселых ребят». Василий Лебедев-Кумач, Исаак Дунаевский, в соседях у Орловой и Александрова — Леонид Утесов. У всех по гектарцу земли, большие добротные дома. На участке Игоря Ильинского играли в теннис. Летом из зарослей неслись трели Фаины Раневской, предпочитавшей в одиночестве насвистывать классические мелодии. С «гробовым» выражением лица появлялся великолепный (поныне здравствующий) Иосиф Прут.

Гуляли вокруг тенистого внуковского оврага. Заходили к поэту Алексею Суркову (его вдову расспросы о прошлом до сих пор приводят в такой ужас, что не помогает довод: да ведь и так обо всем давно напечатано! Господи, что же такое знает эта женщина?!).

Общались довольно тесным кругом. Тот, кто позднее пытался расширить его до собственного понимания, чаще всего преувеличивал…

Балетмейстер Галина Шаховская, семья Анисимовых-Вульф, Раневская..

Любовь Петровна умела сохранять идеально ровной температуру отношений сов семи. Даже непредсказуемость и эксцентризм Раневской по-своему преодолевала.

Рассказывают, что однажды в каком-то сибирском городке Раневская едва не сорвала гастроли. Всем была известна ее, мягко выражаясь, неприязнь к администрации — она постоянно враждовала с ее всевозможными представителями. А тут прямо-таки неприличная история. Афиши давно расклеены, билеты проданы, а Раневская заявляет, что не станет играть, пока… Условие было настолько диким, что дирекция впала в ступор. В общем, великая актриса заявила, что у нее болит живот и она не выйдет на сцену, пока «это ничтожество» (очередной враг из администрации) собственноручно не поставит ей клизму. Бледный от ужаса администратор кричал, что скорее застрелится. До начала спектакля оставались считанные минуты. И тогда отправились к Орловой.

Любовь Петровна пробыла в номере Раневской недолго. Говорили, что решающим стало ее предложение: «Фуфочка, ну хотите, я сама вам ее поставлю?» Фаина Георгиевна в ужасе его отвергла.

Казалось бы трудно вообразить что-либо более непохожее: Раневская и Орлова. Два совершенно разных характера, две стихии, две разные судьбы. А вот, на удивление и зависть многим, ладили и обожали друг друга. Сказывался ли сопоставимый масштаб дарований или то, что дарованиям этим было одинаково тесно в размеченных резервация тогдашнего театра?

Раневская шумно и резко негодовала. Орлова — никогда. Или почти никогда. Может быть, слишком точно понимала свою отдельность, сказочную осуществленность судьбы — в условиях, менее всего к этой осуществленности располагающих. Вот и не приставала к судьбе с вопрсами. «Сами придут и все дадут».

С годами давали, правда, все меньше.

Орлова сделала, казалось бы, невозможное: ввелась на роль «Странной миссис Сэвидж» — после Раневской. Тот, кто видел в этой роли Раневскую, никогда не забудет; тем, кто не видел, все равно ничего не объяснить словами.

Сыграть роль Фаины Георгиевны с таким успехом, как Орлова, дело просто невероятное. Да, это была другая Сэвидж, не обладающая мощью Раневской, но зато более беззащитная, трогательная — Орловой не пришлось слишком много «играть» в этой роли.

Позднее в «Сэвидж» ввелась Вера Петровна Марецкая, в то время уже тяжело больная, — Ю.А. Завадский дал ей возможность сыграть, может быть, последнюю театральную роль в жизни (так и случилось).

— Скажите, Неллочка, — спросила Марецкая после премьеры режиссера Нелли Морлчадскую, — скажите, а Любочка разрешит мне сыграть следующий спектакль?

Марецкая играла «Сэвидж» семь раз подряд. Орлова звонила в театр, пыталась узнать, что происходит, в ответ ейц бормотали что-то невнятное.

— Если следующий спектакль не мой, я звоню министру культуры, — заявила Орлова.

После этого играла, разумеется, она.

А в начале следующего сезона в театре узнали, что Любовь Петровна в больнице. Пробыла она там недолго, и дома одной из первых ее навестила Молчадская.

— Как странно, Неллочка. У всех, кому удаляют камни, остаются такие большие швы… А у меня совсем маленький! А вот мои камни, — сказала Орлова, задумчиво глядя на гальку, которой ее для убедительности снабдили в больнице…

Когда диагноз — рак поджелудочной железы — сообщили родственникам, Александров произнес фразу, покоробившую многих: «Хорошо, что она первая…»

А он просто знал, о чем говорит.

Потом снова была кунцевская больница, где в одно время лежали и Завадский, и Марецкая, и Орлова.

О своей болезни Любовь Петровна никогда ни с кем не говорила. И только однажды: «Я знаю, ЧТО у меня, хотя мне все врут!»

До последних дней она работала, вместе с Ноной Юрьевной Голиковой искала какую-то особую пьесу. То есть она-то, Любовь Петровна, хорошо понимала, какую. В пьесе этой — блистательной, комедийной — она должна была петь, танцевать, демонстрируя абсолютную власть над временем. Такой пьесы в мировом репертуаре не оказалось. Или ее не успели найти. Любовь Петровна была уже тяжело больна.

Сознавала ли она, что всю жизнь, в сущности, играла именно эту пьесу? И эту тему?

Она ушла в семьдесят два года. Пьеса оказалась вполне завершенной. В нее не вошло многое из того, что не могло войти. По той причине, что было из другого жанра. Не орловского.

Она не узнала, что будет продан внуковский дом с окошечками и что в доме сестры Ноны будет жить хозяйкой ее домработница.

Что под забором в кустах будут находит?