Биография и личная жизнь кирсана илюмжинова

– А переформатировать мир не пробовали?
–Это не цель, это сущность жизни. То есть, у меня принцип, философия моей жизни – реализовать самого себя. Неважно, на каком направлении. Или изменить мир, или довести количество играющих на планете до одного миллиарда, или чтобы все президенты могли играть в шахматы. Или чтобы парламентарии всех государств проголосовали за то, чтобы на один год отказаться от расходов на военные нужды.
– Помню ваше высказывание, что политика – это бизнес в квадрате, а религия – это бизнес в кубе.
–Любые заявления у меня просчитаны. Жесткий холодный расчет. С пяти лет я шахматист, я никакого хода просто так, не подумав, не сделаю. Это – с одной стороны, а с другой – эксперимент, наверное. Точнее, это вызов.
Политика – это большой бизнес. Это интересы бизнеса. А религия – это политика в квадрате и бизнес в кубе. Религия – та же самая борьба за рынок сбыта. Только если в политике ты стремишься расширить территорию для реализации телевизоров, нефти, газа, то в религии ты стремишься реализовать идеи или учение какое.
– А какая польза миру от того, что миллиард человек научится играть в шахматы?
–Объясняю. Вот я два года назад сказал, что на планете должно играть в шахматы не менее одного миллиарда. Сейчас на планете проживает более семи миллиардов человек. Каждый год я посещаю около ста стран. Каждую неделю где-то
с двумя-тремя главами государств или с премьер-министрами встречаюсь, начиная с таких стран, как Япония, Китай, США, и заканчивая странами «третьего мира»: Тринидад и Тобаго, Того или Конго…
Так вот, посещая десятки стран, общаясь и с главами государств, и с простыми людьми, видя разницу социально-экономического и политического устройства и видя, как в последние буквально несколько лет мир взорвался, я начал задумываться, а почему? Вроде бы всего хватает. Нефти, газа, золота, бриллиантов на планете хватает. Продуктов питания вроде бы, если равномерно и разумно распределить на все человечество, тоже достаточно.
Вроде бы Бог дал нам эту планету, и все для нашего сосуществования у нас есть.
А почему мир закручивается все сильнее по спирали, и все больше и больше конфликтов? Отчего? Я как бы со стороны на нашу планету посмотрел. Нехватка ресурсов? Нет. Недостаток образования? Вроде бы у руля все умные, образованные: «гарварды», МГИМО заканчивают.
И я пришел к мысли, что дело не в том, что неумные вожди, а в том, что многие не соблюдают шахматный принцип – сначала подумай, а потом сделай ход. Любой руководитель, не подумав, подписывает постановление, принимает закон, который потом негативно сказывается на народе.
В чем причина того, что мы постоянно из-за чего-то воюем и ссоримся? В том, что не хватает людей, думающих наперед…
– Разве войны не вытекают из природы человека как хищника?
–Прежде чем мы начнем кушать друг друга, давайте немного остановимся. А для этого нужно, чтобы было как можно больше думающих людей.
Сейчас уже где-то 600 миллионов играют на планете. Но, если мы доведем количество играющих в шахматы до одного миллиарда, то значит, количество людей, для которых существует принцип «сначала подумай, а потом прими решение», возрастет; уже будет большая вероятность, что из миллиардной человеческой массы значительное количество людей попадут в парламент, правительство, станут королями, президентами, министрами, пэрами и мэрами, и количество неправильно принятых решений будет уменьшаться. А значит, жизнь улучшится.
– Может, проще обязать всех парламентариев сдавать какой-нибудь шахматный зачет?
–Уинстон Черчилль, например, – не самый глупый политик – принимая кого-то на работу в правительство, спрашивал всегда: «Играешь в шахматы?».
– В начале 90-х не раз из ваших уст слышалась американская присказка: «если ты такой умный, то почему небогатый?». Вы по-прежнему считаете, что, если человек обладает интеллектом, он может конвертировать этот виртуальный багаж в нечто материальное и осязаемое?
–Этот принцип остается. Но богатый не в смысле того, что есть у тебя яхта, две или три. Сколько бы ты денег ни заработал, четыре чашки борща разом не съешь. Я имею в виду богатство духовное, интеллектуальное развитие, и чтобы ты смог обеспечить себя, помог своим родным, близким. Идея, безудержность, фанатизм где-то – вот что двигает человечество вперед. Если бы не было идеи у Христа, у Джордано Бруно и прочих, то мы бы не пользовались нынешними благами цивилизации.
– Но разные же бывают идеи. Есть идея, что «деньги правят миром». Как это все совмещается в Илюмжинове?
–С трудом совмещается, потому что вся идеология, все телевидение, все масс-медиа построены на создании общества потребления. Но есть немало людей, которые понимают, что это ведет в тупик, к уничтожению цивилизации, человечества.
То есть, одни стремятся создать жесткое капиталистическое общество, чтобы все потребляли и были в сверхприбыли, а другие борются: давайте будем лучше ходить в набедренных повязках, но любить друг друга и сохраним чистую зеленую планету для будущих поколений и цивилизаций.
– Я, похоже, чего-то не понимаю. Илюмжинов, который в 1991 году поражал избирателей своим гигантским «Линкольном», который рассекал по калмыцкой степи, он что, теперь против идеи потребления?
–Нет. Наоборот, я доказываю, что можно всего достичь. Не один бриллиант приобрести, а 1018 бриллиантов, как в чемпионской короне. Не просто миллионер, а еще и президент республики. Вот хотите шесть «Роллс-ройсов» – получайте, хотите «Кадиллак» – пожалуйста, все в ваших силах.
И когда выборы в 1993 году в Калмыкии были, я на 11-метровом «Линкольне» приехал. И мой штаб пиарщиков, мои помощники, они отказались меня в аэропорту встречать. Они спрятали этот «Линкольн». Я говорю, на этом лимузине мы поедем по деревням агитировать, чтобы я стал президентом. Они говорят: ты что, народу есть нечего, другой кандидат ездит на старом «Москвиче» и в кроликовой шапке. А этот «Линкольн» зачем? Дразнить людей? Для чего? И так бедно живем…
Я сказал: если никто не хочет, я сам за руль сяду. И я поехал в первую деревню. А все мои пиарщики, все мои помощники, весь мой штаб разбежался. Сказали: мы с тобой не будем работать, зачем нам позориться. Ты потом уедешь в свою Москву, или в Швейцарию, или в Америку (у меня в Америке дом тогда был), а мы-то здесь останемся. Нас разорвут на части.
И я приехал в деревню бедную, где закрытый клуб был, люди по полгода зарплату не получали. Они вышли, как на диковинку смотрят на лимузин. И пока я со стариками встречался, дети вокруг клуба ездили, катались на этом «Линкольне».
Так я объездил несколько деревень. Когда в четвертый совхоз ехал, у «Линкольна» мост полетел – дорог тогда не было в Калмыкии практически, это я потом построил. Пришлось пересесть на «Волгу».
Так вот, жители совхоза вышли, перегородили дорогу и сказали: не пустим тебя. Я вышел из «Волги», говорю: «Я Кирсан Илюмжинов, вот вчера в соседней деревне выступал». Они мне: «Ты нас не уважаешь. Ты туда на «Линкольне» приехал, а к нам на какой-то сраной «Волге». Ты чего, нас за людей не считаешь, что ли?».
То есть, я показал: я такой же калмык, как и они. Я за год-другой достиг того, что езжу на «Линкольне», и сумею построить им такое общество, чтобы их дети и внуки, и они сами ездили на иномарках и разговаривали по мобильным телефонам, звонили в Нью-Йорк, спрашивали, как дети там учатся?
Да, на меня смотрели, как на инопланетянина. У нас тут, мол, и «Москвича» нету. У нас есть тут нечего, а он нам говорит, что мы будем на иномарках ездить и (я показывал им сотовый телефон) по какой-то коробке разговаривать со своими детьми. Но это же все наступило. И машины есть, и мобильные телефоны.
– А Илюмжиновых много? Насколько это распространенная фамилия?
– В Ростовской области до войны был колхоз имени Кирсана Илюмжинова, и там все были Илюмжиновы. Меня назвали Кирсаном в честь брата деда – он был комиссаром Второй конной армии, устанавливал Советскую власть. Потом говорили: внук в 1993 году разрушил эту власть в Республике Калмыкия.
– Вот странно мне, что буддист Илюмжинов во многом ведет себя, как мусульманин. Я, в частности, имею в виду, что супругу свою скрывает, никто ведь не видел жену Илюмжинова.
–Я и есть как бы и буддист, и мусульманин, и православный, и католик. Меня можно просвечивать с головы до ног. Ведь, чем выше ты поднимаешься, тем больше к тебе интерес: не то, что там, какие очки у тебя, а какие пылинки на твоих каблуках пытаются разглядеть. Я выбрал такую стезю, чтобы я был вот такой, просвечиваемый. Но у родных и близких, которые рядом со мной, у них другая философия. Сын, например, когда пошел заниматься в спортивную секцию, записался под другой фамилией, там даже не знали, кто он.
– А в шахматы-то он играет?
–В шахматы играет. Даже чемпионом школы стал. Когда в каких-то компаниях бывает, никогда не говорит, что он мой сын. Говорит, не хочу, чтобы твоя карма перемещалась на меня. У каждого человека своя карма.
– А старший брат, Вячеслав?
–Вячеслав работает консультантом, советником во многих компаниях. Работал вице-губернатором в Ненецком округе. Написал книгу по развитию…
– Кстати, какая-то книга, кажется, повлияла и на ваш выбор вуза?
– О МГИМО я узнал во время армейской службы. Нашел в полковой библиотеке книгу Всеволода Овчинникова «Ветка сакуры» и влюбился в Японию. Ну, а где учат японский? Как раз в МГИМО. Демобилизовался, заработал денег на заводе и отправился в Москву.
Все твердили, что в МГИМО учатся только номенклатурные дети, и там действительно было много именитых. Например, со мной на курсе учился сын афганского лидера Бабрака Кармаля и внук легендарного «Мистера Нет», министра иностранных дел Андрея Громыко. Но я набрал 23 балла и был сразу зачислен.
– 23 из 25, так ведь?
–Да. Но японского языка в тот год не было, и я пошел на подготовительное отделение, чтобы дождаться набора на японский. На следующий год вновь сдал экзамены, и меня зачислили на японское отделение.
Помню, второго сентября я возвращался в общежитие. Вышел из метро «Университет», но, вместо того, чтобы сесть на трамвай и доехать до улицы Кржижановского, где находилось общежитие, пошел пешком. Было хмуро, дождь начинался, а я вдруг почувствовал легкость, ощущение, что ведь как здорово теперь все! Мечтал японский выучить и вот учу. Мне в первую очередь хотелось себя проверить – смогу или нет. Смог. Скоро стал старостой…
– Вы же были в МГИМО и комиссаром оперотряда?
– Это в общежитии. Получал повышенную стипендию. Денег нам, иногородним, всё равно не хватало, поэтому мы снег чистили и вагоны разгружали, зарабатывая за вечер по 50 рублей.
– А ошибки были – не в шахматах, а в жизни?
–Много. Потому что человек несовершенен. Если человек несовершенен, несовершенны и его поступки. Некоторые, например, воспринимают отдельные мои шаги как неправильные, другие – как правильные.
–Вот, сначала я думал: ошибка, наверное, что я пошел с Русланом Аушевым в Белый дом в 1993 году, когда расстреливали парламент: подставил под угрозу свою жизнь, а ведь за мной республика была, родные и близкие. Когда эти наезды пошли на Калмыкию, я осознал: подставил и республику, и депутатов, и коммерческие структуры, в которых работал. Сразу же проверки начались, закрытие счетов и так далее. То есть, своим вроде бы необдуманным ходом я это вызвал: ну, чего президент Калмыкии средь бела дня 4 октября, когда танки стреляют по Белому дому, берет белый флаг и туда идет?
Первый раз я пришел в Белый дом 30 сентября, а потом – уже с Аушевым – 4 октября. Поехал на Краснопресненскую набережную после того, как Виктор Черномырдин сказал мне, что в Верховном Совете полно наркоманов, что Руцкой и Хасбулатов чуть ли не заложники боевиков, которые никому не подчиняются. Я решил лично все проверить, но ничего похожего на то, о чем говорил Виктор Степанович, не обнаружил. Может, к моему приезду боевики попрятались…
Стрелять начали, когда я сидел в кабинете у председателя Конституционного суда Валерия Зорькина. Из занавески, сорванной у него в кабинете, мы сделали белый флаг и поехали в Белый дом. Сначала нас было человек десять, но в итоге остались мы вдвоем, я и Руслан. Мы просили не вести огонь хотя бы во время переговоров. Но создавалось впечатление, что танкисты подчинялись одному, десантники другому, а снайперы еще кому-то…
Позже адвокат Руцкого передал мне записи переговоров снайперов, и там слышно: «Вот этого в белом плаще… на мушку!». Все это было рискованно. В тридцать лет погибнуть от пули никому не хочется. Но я думал не о себе, а о тех мирных людях, что оставались под огнем в Белом доме.
Вместе с Аушевым нам удалось вывести около пятидесяти женщин и детей. Это чисто инстинктивный ход был. Просто человека, гражданина. Хотелось остановить этот бардак, кровопролитие. Это же стыдно, когда в прямом эфире показывают, как русские убивают русских, президент расстреливает депутатов парламента. Это ненормально. Я пошел, чтобы остановить этот театр абсурда.
К Дудаеву потом ровно по тем же причинам поехал. Ведь Чечня совсем рядом. Я понимал, что война может перекинуться на Калмыкию. У нас, кстати, не было ни одного теракта, хотя 110 километров границы с Дагестаном… И три религии в республике: помимо буддизма, еще ислам и православие.
Когда храм строил, тоже меня критиковал: зачем я начал это дело в буддистской республике, где 65% исповедуют буддизм, в 1994 году, когда в Калмыкии не было ни одного буддистского храма? И первый храм, который я строю, православный. И тоже это вроде бы ошибка была. Но я подумал: ведь все люди равны, так какая разница, 10 или 90%?
Калмыки, старики, которые меня выбирали, которым негде помолиться, спрашивали: «Зачем Кирсан, наш буддист, который с Далай-ламой встречался, зачем он для русских, для православных Крестовоздвиженский храм строит в селе Приютном?». А потом туда патриарх Алексий Второй приехал. Все удивились. Ведь это маленький храм, всего на 50 человек. И сам патриарх приезжает его освещать…
Или – когда стал строить самый большой буддистский храм в Европе. Зачем? На меня наезжали оппозиционеры, нужно было больницу построить. Давай больницу, зачем ты строишь храм. Хотя и православный храм, и буддистский, все они строились на мои личные деньги.
– Как вы относитесь к Горбачеву и Ельцину?
–И Горбачев, и Ельцин, и Путин – все великие. Почему Горбачев великий? Мы недооценили его реформы. Михаил Сергеевич решился на изменение сознания граждан огромной державы. За «железным занавесом» был Советский Союз со своим ядерным оружием. И вдруг не стало занавеса…
Помню, как мы с Горбачевым в Швейцарии, в Лозанне, ехали на закрытие чемпионата мира: Карпов – Ананд. Сидим в «Мерседесе», мигалки, полицейский эскорт. И он меня по коленке бьет: «Слушай, во даем! Ты простой калмыцкий парень, я из Ставрополья комбайнер, а для нас в центре Европы дороги перекрыли».
Так вот, он великий почему? Потому что перчатку в лицо обществу бросил. Переделал сознание. И мы бы сейчас жили в 10 раз лучше, если бы не Америка. Мы отказались от гонки вооружений. Мы начали разоружаться. Страны Варшавского договора начали открываться, перестраивать свою идеологию, а Запад, европейские страны и Соединенные Штаты Америки, страны НАТО не перестроились.
Вот им бы эти миллиарды сэкономленных долларов бросить не на создание новых видов оружия, а на созидание. Чтобы эти деньги пошли на создание новых научных центров, на спасение культурных памятников. Горбачев, как ребенок, поверил им, объявил перестройку, а его обманули.
– Ну, а Ельцин?
–Ельцин тоже великий, он оказался именно в то время и в том месте: нужно было разрушить эту систему до конца. Михаил Сергеевич начал Советский Союз и его идеологию разрушать. Борис Николаевич продолжил – «кушайте суверенитета, сколько съедите». Границы открыли, архивы КГБ Западу отдали; всю нашу агентурную сеть раскрыли. Хотя, великие русские цари говорили: только два могут быть союзника у России – армия и флот.
Ну, и тут приходит такой как бы незаметный подполковник КГБ Владимир Владимирович Путин. Когда я встречался с Его Святейшеством Далай-ламой в Индии, он меня спрашивает: ну, а кто же такой Путин?
Путин сумел переформатировать систему, не имея достаточно большого политического опыта. Конечно, он все стадии прошел, начиная от помощника Собчака, но не был на тот момент тяжеловесом.
Взвалить на плечи полуразвалившуюся Российскую империю, удержать регионы, сохранить и нарастить мощь страны, заставить вновь людей верить в себя и вернуть русское самосознание – все это ему удалось в трудное время, несмотря на то, что триллионы долларов, которые Запад сэкономил на горбачевской перестройке, были направлены на то, чтобы и дальше разваливать Россию. А Путин смог не только удержаться, но и заявить, что мир не должен быть однополярным. Что, как везде в природе, должны быть и другие краски, не только краски звездно-полосатого флага США.
– Путин не был тяжеловесом в начале восхождения… А Илюмжинов тяжеловес?
– В боксе я в легком весе боксировал, до 54 килограммов.
– Изящно уходите от ответа. Бокс, к слову, в жизни помогал?
–Даже в армии – нет. Что такое дедовщина, я знаю не понаслышке. Всех новобранцев заставляли стирать портянки «дедам». Я отказался. Меня несколько раз избили. Потом отстали. Я вроде бы и мог отпор дать, но их было много…
Я убежден, что каждый мужчина должен пройти армию. За всю службу минута слабости накатила только раз. В наряде мы отмывали на кухне от жира бетонный пол, и тут мне приносят письмо от приятеля, в котором он рассказывал о своем походе на дискотеку. И я подумал: «Ну, зачем я служить пошел?». Они там танцуют, а я посуду мою без горячей воды (отскребать ее приходилось солью, и если алюминиевые тарелки еще можно как-то отдраить, то пластиковые отмыть от борща невозможно почти).
Но через восемь месяцев я уже стал заместителем командира взвода. У меня почерк красивый, и я стал писарем. А на втором году службы мне предложили вступить в компартию.
– Вернемся к вопросу о политическом тяжеловесе Илюмжинове…
– Я себя не ощущаю политиком. Ведь в политику попал случайно. Будучи бизнесменом, познакомился с предпринимателем, который жил на соседней улице в Элисте. Он мне и рассказал, что все готовятся к выборам в Верховный Совет, и посетовал, что нет молодежи среди кандидатов. Пообщался со мной и решил, что нашел кандидата – МГИМО окончил, в Москве работает. Вернувшись в Элисту, он собрал свой коллектив, который меня и выдвинул.
Приехав в Калмыкию, я узнал, что в моем округе зарегистрировано 32 конкурента – от секретаря обкома КПСС до народной артистки России. А мне-то всего 26. Однако, отступать было поздно. В результате, в первом туре набрал около 40% голосов, за мной шел православный священник отец Зосима.
Перед вторым туром у нас с батюшкой состоялись дебаты в прямом эфире: он объявил, что его миссия – служить Богу, поэтому он снимает кандидатуру в мою пользу. Так что, можно сказать, путевку в политику я получил из рук священнослужителя.
В свою очередь, я советовал и своим друзьям идти в политику. Я в конце 80-х был знаком с Чон Чжу Еном, основателем Hyundai, и с Ли Мен Баком, который, когда мы познакомились, возглавлял эту компанию. Когда я выиграл выборы, он уже ушел из Hyundai. И советовался, куда ему теперь податься. Я ему посоветовал – в политику. Что он и сделал: создал оппозиционную партию, стал мэром Сеула, навел порядок с пробками, понастроил дорог и затем стал президентом страны.
Но я никогда не был политиком. И бизнесменом никогда не был. Я просто Кирсан. Разве нельзя быть просто с тем именем, которое дали тебе родители? И гордо пронести его через эту жизнь. Кстати, она у меня 69-я…

Евгений ДОДОЛЕВ