Даша русакова биография личная жизнь

Бывший муж Натальи Бардо завёл роман по Интернету и сделал новую пассию певицей

Бывший муж Натальи Бардо завёл роман по Интернету и сделал новую пассию певицей

На канале «Россия» показали вторую часть «Вероники». Собственно, этот сериал и главная роль в нем сделали Наталью БАРДО звездой. До этого была работа поменьше, в «Проклятом рае», но тоже яркая. Девочка потихоньку поднимается на олимп, где ее ждет много интересного. Жизнь у Бардо бьет ключом.

– У вас была куча дел, когда вы пришли в «Дом-2». Учеба, работа в кино… А вы полгода там провели и теперь не горите желанием вспоминать об этом. Почему?

– У меня сейчас другая жизнь. Тогда болел папа, нужна была операция. Инсульт! Он упал в обморок и вдобавок сломал шею. Понадобились дорогие препараты. Пошла в «Дом-2» заработать. Как папе стало легче, сразу оттуда убежала. Переход из проекта в нормальную жизнь перенесла тяжело. Я не люблю, когда на меня показывают пальцем, да и нечем было гордиться. Там я не могла читать книги, их там не давали. Более того, когда поступала в театральный, были проблемы: девушки из администрации института начали говорить, что, мол, она участвовала в таком сомнительном проекте. И я долго доказывала, что не пиара ради туда пошла.

– И сколько заплатили?

– Для меня две тысячи долларов тогда были очень большими деньгами. Да и сейчас я не раскидываюсь. С родителями жила всегда бедно. Мы не шиковали, ели кашу, хлеб с водой. Когда была маленькая, папа с нами не жил, он только из-за болезни вернулся в семью, и мама его простила. Нам с мамой вдвоем было нелегко.

– Скажите, как человек с опытом, в «Доме-2» можно встретить свою любовь?

– Нет, однозначно! Зато на съемочной площадке, за кулисами театра, наверное, можно.

– В любом случае, как ни крути, «Дом-2» в вашей жизни был. Некоторые актрисы, не будем называть их имена, чтоб не обиделись в очередной раз, в юные годы и в порно снимались, чтобы подзаработать…

– Зачем сравнивать порнографию и «Дом-2»? Я бы никогда не пошла сниматься в порно. Лучше бы заняла денег у кого-нибудь. Не идти же в проститутки?!

– А что, по-вашему, проституция? Например, мужчина, который на несколько десятков лет старше, дает вам деньги на жизнь, а вы с ним за это спите – это проституция?

– Так и есть! Но только в том случае, если нет чувств. Я говорю не про чувство благодарности, нежности, заботы, я говорю о чувстве к нему как мужчине. Если нет любви к нему, конечно, это проституция!

– Бывший супруг, Сергей Русаков, более чем на 20 лет вас старше. Своя строительная фирма, отнюдь не красавец, не атлет. Хотите сказать, что меркантильных интересов у вас не было?

– Сергей – небогатый человек. Мы жили в съемной квартире, брали кредиты. У нас до сих пор, два года, идут судебные разборки, кто какой кредит будет выплачивать. Я влюбилась в него, когда мне было 18. Он обаятельный, с хорошим чувством юмора, я венчалась с ним. Да, он не фотогеничен, но очень обаятелен. Вначале были искрение отношения, он пытался мне помогать с организационной точки зрения, когда я на съемках. Мне звонили кастинг-директора, и эти разговоры я переадресовывала ему. И Сергей решал многие вопросы, а когда мы расстались, много работы из-за него потеряла.

– Неприятно. А говорили, что Сергей вас на яхтах катал, машины дарил…

– Что вы! Машина у меня была и до него, я ее сама заработала, мама помогла. Мы тогда продали квартиру бабушки, купили поменьше, тогда и машина появилась.

– Мама ваша, смотрю, просто молодец!

– Она великая женщина и в хорошем смысле странный человек. Как мать Тереза. Всем помогает, ничего не требует взамен, всех прощает.

– А вот ваш супруг-то быстро замену нашел. И подруга его ваши песни теперь поет.

– Они на сайте знакомств с ней познакомились. Я сама видела переписку, так как у нас с Сергеем был общий компьютер, один пароль на почту. Дарья подрабатывала в Ярославле, и он ее привез в Москву. Думаю, это было сделано мне назло. Когда у нас в отношениях настал кризис, Сергей мои песни оформил на себя. К сожалению, с помощью моих друзей, которые меня предали. Дарья перепела их, взяла фамилию Сергея. Конечно, она никакая ему не жена – просто живут вместе. Я их видела, не уверена, что это любовь.

– Почему он вам не дал свою фамилию, когда вы были его женой?

– Бардо – фамилия мамы – более красивая и звучная. Сначала у меня была фамилия папы – Кривозуб. В школе меня дразнили, но и получали за это: я дралась с мальчиками очень сильно. Из-за этого меня выгнали и из музыкальной школы, и из художественной. В школе я красоткой совсем не была.

Шестое чувство

– Но первая любовь к вам в школьные годы пришла?

– Это была безответная любовь на протяжении нескольких школьных лет. И только в девятом классе, на выпускном, Алексей в первый раз меня поцеловал. Но после этого каждый из нас пошел своей дорогой. Как таковой первой любви-то и не было.

– Как же не было? А поцелуй?

– Это был не первый поцелуй в моей жизни. За мной два года в школе ухаживал один мальчик, Володя, активно и терпеливо меня добивался. Он был лучшим другом Леши.

– Первый мужчина, наверное, был все-таки муж?

– Самое важное – это не опыт, а чистота, но говорить об этом я не хочу.

– Тогда о другом. Я видела в Интернете ролик, где Сергей Русаков устроил за вами слежку, когда, будучи еще замужем, вы встречались с молодым парнем. Вернее, вышли утром вместе из дома с ним.

– Не знаю, зачем он это сделал. Может, из мести. Это был парень Дима, с которым мы делали совместно отрывок в Щукинском училище. Уверяю, пока была замужем, ни с кем не встречалась, была просто идеальной женой. Сергей – не дурак. Если бы я гуляла, то и нормально за это получила бы!

– Сейчас, как понимаю, у вас есть возлюбленный, которого вы не афишируете. Скажите хотя бы, свадьба скоро?

– Сейчас понимаю, что штамп в паспорте ни на что не влияет. Конечно, хочется надеть свадебное платье, но у меня такая профессия – могу мерить свадебное платье часто. Я замуж не тороплюсь. Мы вместе, нам хорошо – и слава богу!

– Он для вас идеальный мужчина?

– У меня нет идеала, зато, как у каждой женщины, есть некое шестое чувство, с помощью которого мы можем понять: «Да, это тот человек!» Я надеюсь, моих поклонников больше интересуют мои работы, а не личная жизнь.

– И каких ролей им ждать в ближайшее время?

– В полнометражке «Альпинисты». Месяц жила в Армении в горах. Обрыв 2000 метров, мороз, холод, драки, я со съемочной площадки уходила в синяках. «Граф» – еще одна картина, для СТС, моя героиня проводит расследования. Четырехсерийная лента «Погружение». Для этой работы профессионально стала заниматься дайвингом, нас научили погружаться даже в ледяную воду. Видите, сколько всего, а вы все про деньги да бывшего мужа. У меня сейчас другие ценности.

ОБЪЕЛСЯ ГРУШ

– Я не слежу за творчеством Наташи, – с ходу заявил «Экспресс газете» Сергей Русаков. – Зачем Дарью и Наталью сравнивать? Ну и что, Наташа снимается в кино – у нас миллион девушек снимаются. Наташа пусть говорит, что считает нужным. Даша идет своим путем, послушайте ее песни. Я не общаюсь с Наташей. Нашу личную жизнь с ней не буду комментировать. Зависть – не очень хорошая вещь. Вот что я могу сказать. Если у человека что-то не выходит, надо работать над собой, а не очернять других людей, у которых что-то получается.

СПРАВКА

* Наталья БАРДО родилась в 1988 году в Москве.

* Окончила колледж при Московском банковском институте и сразу поступила на третий курс этого института.

* В 2012-м окончила отделение дополнительного образования Театрального института им. Щукина.

* 5 января 2007 года пришла на телепроект «Дом-2», где пробыла 177 дней.

* Снималась в фильмах и сериалах «Проклятый рай», «Москва, я люблю тебя!», «Стройбатя», «Барвиха. Золотые», «Удиви меня», «Белый мавр, или Интимные истории о моих соседях», «Вероника», «Продавец игрушек».

Я не буду распыляться на большое предисловие. Потому что все главные слова Дарья Русакова сказала сама. В этом интервью она поведала не столько о проекте Russian Art Park, сколько о своей творческой биографии, о том, почему сначала боялась сделать личное публичным, и раскрыла тайны арт-аукционов.

Artifex: Я знаю, что у тебя очень большой фронт работ в области искусства: ты пишешь стихи, занимаешься арт-проектами и являешься куратором. Как начиналась твоя творческая деятельность?

Меня долго интересовало кино, я хотела связать себя с этой сферой, поэтому закончила факультет кинокритики РГГУ. Но по специальности работать не пошла. У меня случился некий кризис, и я долгое время не знала, чем хочу заниматься. А потом посмотрела какой-то фильм, в котором дочь главной героини работала в аукционном доме и продавала произведения искусства. И я так этим загорелась!

С этого началась моя деятельность в арт-бизнесе. Я взяла кредит и поступила на второе высшее в институт, который на тот момент готовил коллекционеров и галеристов. Практически сразу мне предложили должность исполнительного директора в антикварной галерее «Пять веков», открытой моим старшим партнером, который жил в Италии. Основная галерея была расположена в Риме, а он решил открыть филиал в Москве. Основным профилем были работы итальянских и фламандских мастеров XV-XIX веков. Отсюда и название. Он приехал, дал мне задание, выделил бюджет и уехал. Сказал: «Я вернусь через два месяца, и галерея уже должна функционировать!» Я ничего в этом не понимала! Мне пришлось с нуля погружаться в это дело, и я до сих пор безмерно благодарна за опыт. Потом я ни на день не усомнилась в том, чем хочу заниматься. Со временем стала понимать: пусть я воспитана на классике, но прежде всего меня интересует актуальное искусство, которое живет здесь и сейчас.

Artifex: Почему так резко переключилась со старины на современное искусство?

Потому что оно живое. Есть возможность общаться с художниками и существовать в творческом процессе. Продолжая заниматься антиквариатом, я решила сделать проект по современному искусству. Создала онлайн-галерею «Арт Гостиная», представила работы своих друзей-художников и стала проводить точечные выставки на разных площадках Москвы. Это был некий синтез разных видов искусства. Постепенно подтягивались новые художники. Может, им нравился мой энтузиазм? Я же ничего на этом не зарабатывала, просто мечтала быть в этой среде!

Artifex: А что было дальше?

Дальше я все-таки решила понять всецело мир современного искусства, и обратилась за опытом на Запад. Я и раньше много путешествовала, но теперь целью стало “натренировать глаз” и погрузиться в арт-среду. Я посещала конференции, выставки и аукционы, знакомилась с людьми. Особенно много времени проводила в Лондоне. Я буквально заболела этим! Также полезной стала литература. Большую роль сыграла книга «Как продать чучело акулы за 12 миллионов долларов» Дональда Томпсона. Раньше я не понимала, как цветные точечки на белом фоне могут стоить безумных денег. А автор все очень подробно расписал. Я продолжила ездить, организовывать выставки, решила разобраться в том, как работает арт-бизнес в сфере современного искусства изнутри. Работая с антиквариатом, я знала, что там довольно узкий круг, и быть частью процесса практически невозможно. Материала не становится больше. За исключением тех случаев, когда откопают какой-нибудь шедевр. Но и здесь есть опасность встретить подделку. Антиквариат – это не про искусство, это про бизнес. Ну, и про любовь к старинным вещам.

Artifex: А современная арт-сфера – это больше про искусство и меньше про бизнес?

Да. Мне нравится, что здесь объединяются вообще разные сферы, и из любого явления можно сотворить арт. Чтобы понять, как это функционирует, я пошла работать в галерею современного искусства менеджером и куратором. Это был успешный этап моей жизни. Хотя в какой-то момент я поняла, что хочу продолжать создавать свои собственные проекты. Арт-менеджеры могут предложить что-то творческое, но все равно имеет место быть направленность галереи, которая ограничивает.

Artifex: А тебе хотелось выйти за эти рамки?

Да. Поэтому я ушла и открыла свое арт-агентство «Красное/Черное». У нас появлялось все больше заинтересованных лиц. При этом я не отталкивалась от арт-сообщества в плане того, что мне выставлять. Выставляла то, что мне нравилось и казалось интересным. В какой-то момент мы решили открыть галерею, идея которой началась с выставок сначала в лондонском, а потом в московском метрополитене. Настолько нам захотелось выйти за рамки стандартных пространств! Художники вышли с картинами в руках и проехались в метро, знакомя зрителей с современным искусством.

Artifex: И как отнеслись к этому пассажиры метрополитена? Уверена, что реакция в Лондоне и в Москве была совершенно различной…

В Лондоне отнеслись довольно спокойно, потому что это и без того эксцентричный город. А для Москвы мы готовились долго. Порядка 50 художников участвовали в перформансе. Они сидели со своими картинами, в которых не было скандального подтекста. Все было довольно позитивно. Но реакция была разная. Некоторые отводили глаза. Другие, наоборот, пристально за нами наблюдали. Мне так понравился девиз «Искусство само идет к людям», что мы открыли галерею в торговом центре «Метрополис». Это был интересный опыт. Сюрпризом стало то, что мастера с известными именами охотно соглашались участвовать в этом проекте. Мы такого не ожидали!

Artifex: Не ожидали? Мне кажется, это было предсказуемо, потому что художников могла раззадорить идея вынести искусство напрямую к зрителю. Ведь его не всегда заставишь самого идти к искусству. Опять же ты сама сказала, что в России люди не были готовы к перформансу в метро. Как считаешь, почему реакция здесь была именно такой?

В «Метрополисе» было то же самое! Когда с искусством выходишь в массы, могут произойти разные вещи. У российского зрителя нет культуры концептуального искусства. Здесь привыкли видеть нечто более конкретное и реалистичное. Наверное, зрителям казалось, что мы совершаем смелый поступок. У меня вообще сложилось впечатление, что некоторым пассажирам было стыдно за нас! (смеется) Просто в России мир современного искусства очень кулуарный. Даже мероприятия проводятся в отдельных арт-кластерах, словно для избранных. А нам хотелось, чтобы приобщались и понимали все. Но, наверное, для людей пока такие массовые выходы современного искусства – это шок.

Artifex: Потому что к новому привыкать иногда сложно. Вопрос в том, привыкнут ли вообще к таким проявлениям современного искусства?

Думаю, что привыкнут. Мы же привыкли в свое время к Малевичу и Кандинскому. Я очень комфортно чувствую себя в проекте Russian Art Park, где мы с коллегами стремимся популяризировать российское искусство на Западе. Кстати, у меня был еще один интересный опыт, когда в Манеже проходила выставка, посвященная 50-летию Золотого кольца России. Все, кто в ней участвовал, выставлялись с реалистичными работами, а «Красное / Черное» решило сломать стереотипы и выставить жесткую абстракцию. Уже там реакция зрителей на это была лучше.

Artifex: Меня волнует тема аукционов, которую мы косвенно уже затронули. Как они работают и насколько важны для арт-сферы?

Аукционы – это моя отдельная любовь. Сначала испытываешь чувство благоговения, а потом появляется азарт! Но в России этот сегмент арт-рынка не очень востребован, если сравнивать его с мировой сферой. При этом постепенно культура аукционов современного искусства все же прививается. Зрители за ними следят, а стартовые цены уже не такие низкие. Ведь нельзя обесценивать предмет искусства, но нужно следить, чтобы цена была ниже галерейной. Иначе какой стимул приобретать лот на аукционе, если можно пойти в галерею и купить его там? Если спрос есть, то это показатель инвестиционной привлекательности, и, значит, меньше заявленной цены работа стоить не будет.

Artifex: Какая работа будет иметь самую большую стоимость на аукционе?

Здесь имеет значение имя автора, востребованность направления и период творчества художника. Иногда ранние периоды ценятся гораздо дороже, чем поздние, иногда – наоборот. Оценивается техника. Например, живопись стоит дороже графики. Это аспекты, по которым определяется стартовая цена. Есть работы, которые оцениваются буквально по сантиметрам. Открою маленький секрет: чем компактней аукционная работа, тем она востребованнее. Крупные работы покупают редко. Дорого ценится еще красивая история лота – хороший провенанс.

Artifex: Все, о чем ты мне сейчас говоришь, это чистой воды бизнес. Тут мы возвращаемся к вопросу, который я задавала ранее: чего же больше в современном искусстве – творчества или бизнеса? Выходит, что последний все-таки играет в нем такую же решающую роль, как и в антиквариате?

Если мы говорим про аукцион, то да. Это бизнес, а не творчество. Аукцион играет на чувстве завоевания, на спортивном интересе и желании обладать.

Artifex: Эта борьба не мешает истинному интересу к предмету искусства? Не выходит ли здесь на первый план просто желание завоевать, и не важно, что и зачем?

Клиенты бывают разные. Есть коллекционеры, которые изначально пришли за искусством. Они будут торговаться за лот не из тщеславия, а потому что он им нужен для коллекции. Есть же такие, которые участвуют в аукционах действительно ради статуса и спортивного интереса. У них даже есть арт-консультанты, которые подсказывают, что сейчас в тренде.

Artifex: В начале беседы мы согласились с тем, что российское современное искусство остается во многом непонятым. Ведь о нем многие знают только по эксцентричным выпадам, которые его позорят. Складывается стереотип, а от него потом сложно отделаться. На твой взгляд, что происходит сейчас с этой тенденцией?

Она наблюдается не только в России, но и во всем мире. Многие спрашивают, в чем смысл чучела акулы в формальдегиде? А это – “физическая невозможность смерти в сознании живущего”. Тут глубокий контекст и своя концепция. Но как воспринимать перформансы с членовредительством, например? Я против этого. Искусство должно созидать, нести духовность в массы, обращать внимание на актуальные вопросы и задачи и предлагать конструктивные способы их решения. Мы тщательно продумывали это, когда разрабатывали концепцию Russian Art Park. Искусство не должно быть деструктивным и направленным на уничтожение. Мы будем говорить только о российском или можем охватить и мировое современное искусство?

Artifex: Думаю, можем говорить в мировом масштабе, если уж речь идет о выходе российской арт-сферы на международную арену…

Мне кажется, когда мы говорим о мировом современному искусстве, то первое имя, которое приходит на ум, – это Херст, человек, в свое время сломавший стереотипы. Вспомним голову коровы, которую облепили мухи и по которой ползали черви. Просто отвратительно! Как к такому относиться? Можно ли это поставить в галерее и представлять как произведение искусства? Можно. Думаю, играя на чувстве отвращения, автор хочет немного встряхнуть зрителя. Чтобы человек задумался и понял, что черви – это символ неизбежности. Это переход от жизни к смерти, и, что очень важно, – зарождение и развитие новой жизни. Галерея или музей – это «храм искусства», особое сакральное место, где зритель может остановиться, подумать и вынести оттуда какие-то ответы. А вот домой вряд ли кто-то возьмет такую инсталляцию… Мне кажется, надо стремиться прожить достойную жизнь и успеть создать что-то хорошее, чтобы оно не превратилось в такую вот голову с червями. Здесь все зависит еще и от уровня подготовленности. На неподготовленного зрителя даже перформанс в метро мог произвести шокирующее впечатление. Радует, что становится все больше понимающих людей.

Artifex: Давай отойдем в сторону от искусства изобразительного и перейдем к искусству слова. Ты ведь поэт. Как начала писать стихи?

С детства у меня был дар к написанию стихов. Делала это еще до того, как вообще научилась писать. Свое первое серьезное стихотворение я сочинила в шесть лет. Просто продиктовала его бабушке. Все тогда подумали, что это сочинил взрослый человек!

Мне просто приходили слова, а через пару минут появлялось стихотворение. В следующие два-три месяца могло не быть ни строчки. У меня всегда было ощущение, что я – сосуд, и кто-то говорит через меня. Был случай, когда близкая подруга попросила меня написать стихотворение к ее свадьбе. Я билась над ним месяц, но так и не смогла из себя что-то выдавить. В итоге написали за меня, и подруга очень обиделась. Она поняла, что это не мой слог. Ко мне это не приходит по заказу. Нужно, чтобы обязательно что-то произошло – эмоциональный катарсис.

Artifex: Не боишься показывать личные эмоции на всеобщее обозрение?

Раньше очень боялась. Потом я придумала, как это скомбинировать с искусством. У меня была выставка в галерее, для которой я сделала особую подборку картин и использовала свои стихи, откликающиеся по концепции. На экране проектора возникала картина, и в этот момент звучал мой голос со стихотворением, записанным под музыку. Это был мой первый опыт, и я была готова провалиться сквозь землю! (смеется) Думала, а как же чувствуют себя художники, когда у них выставка? Их личное все видят, обсуждают, еще и критикуют! Но зрителям понравилось.

Artifex: Было страшнее от того, что критикуют? Или от того, что ты перед зрителем «нараспашку»?

Для меня было страшнее последнее. Мне казалось, что все всё знают про меня. Хотя я уверена, что никто не проводил никаких параллелей. Но я-то понимала, про что мои стихи! И мне казалось, что все понимают… Но мой личный контекст перерос в глобальный. Я сделала перформанс с гаданием для зрителей. У меня были подготовлены большие карты, каждая из которых соответствовала определенной картине. Людям выпадало «любовное предсказание» в виде стиха, они его читали, слушали мой голос, смотрели на картину и говорили: «Это же про меня!» Мне было так приятно! Я поняла, что в искусстве должен быть интерактив.

Artifex: Хочу вернуться к словам про то, что подруга сразу раскусила подвох и поняла, что стиль у написанного стихотворения не твой. А какой он – твой индивидуальный стиль?

Как-то меня сравнили с поэтами Серебряного века, но современного времени. В основном поэты тех лет и есть мои вдохновители, потому что они эмоциональны. Даже в живописи тогда начался период размаха и свободы. У меня это просто адаптировано к нашим реалиям. Я пишу про любовь в современном мире – «в калейдоскопе городов и стран». Это про сильные чувства. Стихи построены на образах и ассоциациях. Я рада, что это многим близко. Также меня вдохновляет кубинская Сантерия, ее атмосфера, образы и обряды. Очень много энергии и вдохновения черпаю оттуда. Это далеко от российского менталитета – кому-то кажется диким и атавистическим, но мне все равно… Это близкая мне культура, в которой есть настоящие эмоции, подлинный экстаз и незамутненный взгляд.

Artifex: «У меня это просто адаптировано к нашим реалиям…», – мне нравится такая формулировка. Она наводит на вопрос. Есть много известных периодов в истории поэзии и литературы, тот же Серебряный век, который тебя вдохновляет. Как думаешь, какой период поэзия переживает сейчас?

Один мой друг сказал, что сегодня рэп – это поэзия. Якобы Оксимирон и Гнойный – это искусство. Мне не понять! (смеется) Для меня это обиженные мальчики, которые пытаются досадить друг другу, раз у них не получилось ничего с девочками. Меряются тем, у кого больше. Поэзия тоже должна быть созидательной и должна пробуждать чувства. Словом можно сделать очень многое. Оно может быть оружием, спасением и молитвой. Особенно в России, где «поэт… больше, чем поэт».

Artifex: Ты однажды сказала, что не посещаешь поэтические вечера. Тебе не нравится атмосфера, когда поэты тоже выясняют, кто круче. Когда ты поняла, что в этой тусовке творится что-то не то?

Однажды меня не взял?