Денис киселев бывший муж ясиной

Семья Ясиных давно на виду. Отец Евгении Григорьевич – член “команды Гайдара”, экс-министр российского правительства. Дочь Ирина – известный журналист. Сейчас она занимается гуманитарно-образовательным проектом “Открытая Россия”.

Отец: Евгений Григорьевич Ясин родился в 1934 году в Одессе. Имеет два высших образования: инженерно-строительное и экономическое. Доктор экономических наук, профессор. В 1989 году вошел в Государственную комиссию по экономической реформе (под руководством академика Абалкина). Один из авторов программы “500 дней”. Работал в начале рыночных реформ в аппарате правительства. С 1994 года – министр экономики РФ, 1997 по июль 1998-го – министр “без портфеля” российского правительства. В настоящее время – научный руководитель Высшей школы экономики, директор Экспертного института, президент фонда “Либеральная миссия”.

Дочь: Ирина Евгеньевна Ясина – выпускница экономического факультета МГУ, кандидат экономических наук. работала журналистом в газетах, на телевидении и на радио. С 1997 по 1998 год возглавляла департамент общественных связей Центрального банка РФ. В настоящее время – директор проекта “Открытая Россия”.

Мы встретились в Высшей школе экономики (ВШЭ)- государственном университете, основателем и бессменным научным руководителем которого является Евгений Ясин.

РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ

Евгений Григорьевич (Е.Г.): Считается, что если человек достиг каких-то карьерных успехов, то за это приходится платить тем, что огромную часть времени уделяешь работе и меньшую – семье. Однако у меня период особой занятости наступил лишь с 1989 года, а к этому времени Ирина уже была “большой девочкой”. Наверное, когда Ира была маленькой, больше ею занимались мать и бабушка.Но и у меня с начала 70-х в памяти остались эпизоды совместного отдыха, поездок на озеро в “Горенки”, где мы жарили дефицитные сардельки на костре. Все-таки в то время мы общались довольно часто. А потом у нас с самого Ириного детства был общий предмет для бесед, потому что она где-то с третьего класса обнаружила склонность к географии и истории. Меня это тоже страшно интересовало, и я понял, что рядом со мной – по-настоящему родственная душа. Помнишь, у тебя над кроватью висела карта Советского Союза, и мы оба, сняв ее, с удовольствием по ней ползали…

Ирина (И.): Я была довольно самостоятельным ребенком и стремилась к полной свободе. Но столько, сколько мне было нужно, папа всегда уделял мне внимания. Я тоже все это помню: “Горенки”, Юрмалу, разговоры у костра… А еще у нас было общее увлечение: коллекция картинок, открыток, вырезок, которая называлась “История, география, архитектура”. Мы начали ее собирать в 71 – 72-м годах, когда я пошла в школу. Было время “застоя”, и ты частенько оказывался свободен, тебе было совершенно нечего делать.

Е.Г.: Точно! Хоть я и был тогда достаточно молод, у меня было такое ощущение, что меня уже похоронили.

И.: Эта коллекция у нас была своеобразной отдушиной. Хотя я была маленькой, но уже знала, что вряд ли когда-то поеду за границу, потому что в партию меня не возьмут, к профсоюзной деятельности я не склонна, а других за рубеж не пускают. Поэтому мы выписывали кучу “разрешенных” журналов – чешских, польских и других соцстран – про путешествия и вырезали оттуда картинки. При этом нужно было обязательно написать историю места, выяснить, в каком стиле построено то или иное здание или церковь. До сих пор у меня дома лежат эти папки, их очень интересно листать. Что-то там моим детским почерком написано, что-то твоим. Это был кайф!

Е.Г.: Мне очень нравилось твое постоянное желание показать себя. Помню, что за день до твоего поступления в первый класс мы были в школе, учительница задала какой-то вопрос, и дети должны были на него ответить. Ты первой подняла руку. Второй вопрос – ты снова первая. Причем по твоему лицу я понял, что ты еще не знаешь, что будешь отвечать, но уже подняла руку. Я считаю, что правильно сделала: человек должен стремиться к тому, чтобы показать себя, – это залог активной жизни, каких-то достижений, успехов. Хотя, когда ты была маленькой, у нас не было каких-то воспитательных принципов, которые мы любой ценой стремились реализовать.

И.: Слава Богу, вы не учили меня музыке.

Е.Г.: Потому что я хорошо помнил, как сам мучился с этим в своем детстве. Поэтому и к тебе мы не приставали ни с музыкой, ни с чем-то другим: даже с требованием учиться на пятерки. И тоже потому, что я учился всегда на все пятерки, окончил два института – оба с отличием, – но большого счастья мне это не принесло. Помню только один момент, когда я всерьез наказал свою дочь. Это было еще до школы. Мы ходили по Перову, где тогда жили, в солнечный воскресный день, ребенок очень хотел шарик, а их, как назло, не было. Тут ты вовсю раскапризничалась: легла на землю и стала дрыгать ногами. И тогда я не выдержал, притащил тебя домой и запер в туалете. Тебе пришлось там какое-то время посидеть и тихо повыть.

И.: На самом деле в детстве я вообще не чувствовала, что родители ко мне предъявляют какие-то особые требования. Можно сказать, что я росла как трава под забором. Первый раз я почувствовала проявление в отношении себя папиной воли, когда решался вопрос, куда мне поступать после школы. Я училась в классе почти лучше всех, хотя и не прилагала каких-то особых усилий. При этом совершенно не думала о будущем. Мне не хотелось никуда поступать, а хотелось только гулять, сидеть в беседке, слушать, как мальчики поют под гитару. Однако когда дело уже шло к окончанию школы, ты сказал: “Будешь поступать в МГУ”. И заставил меня поступить на экономический факультет, за что я благодарна тебе по сей день.

Е.Г.: Я прекрасно понимал, что в школе ты не получила ничего. Все, что в тебе было, – от природы и от семьи. Значит, в твоей жизни должна появиться какая-то интеллектуальная среда, которая бы возвышала, тянула бы вверх, а не топила. По моему глубокому убеждению, тогда, в начале 80-х, такой средой был Московский университет. Он должен был возместить недостатки образования в школе и вывести на определенный интеллектуальный уровень, где уже можно было бы говорить о карьере, интересах, духовных запросах. А то, что факультет выбрали экономический,- это как раз было непринципиально. Если бы ты сказала: исторический, географический или филологический, – так бы и было. Но ты не проявляла особых интересов, и выбор пал на экономический.

НЕРЕАЛИЗОВАННЫЕ ЛЮДИ

И.: Ни в детстве, ни в юности я не понимала, что мой папа какой-то такой особенный человек, которым надо гордиться. На самом деле мы были абсолютно нереализованными людьми. “Развитой социализм”- это была не наша среда, а СССР в общем-то не наша страна, потому что возможностей для реализации было ноль. Поэтому никакой гордости, просто дома было хорошо, тепло, уютно. Хотя в моем переходном возрасте конфликтовали мы довольно часто.

Е.Г.: Ты порой проявляла дикое упрямство, которое, как я теперь понимаю, просто выражало желание стать самостоятельной, независимой и не пускать родителей в свой мир.

И.: Тем не менее этот “конфликтный” возраст миновал, а все добрые чувства, заложенные во мне семьей, остались.

Е.Г.: У нас всегда дискуссии были в семье общими. Конечно, мы не были никакими диссидентами, а были обыкновенными советскими интеллигентами. Но по поводу того, что собой реально представляет советская система, как недавно очень хорошо сказал Михаил Жванецкий, все придерживались одной точки зрения: никаких разногласий не было, и все все понимали.

И.: Мне никто ничего специально не объяснял. Более того, мне никогда не говорили: то, что ты слышала дома, должно остаться между нами. Неизвестно откуда, но само взялось понимание, что в школе об этом говорить нельзя и обсуждать это где-то, кроме дома, не надо. И когда я находила у своих родителей крамольные, с точки зрения тогдашней власти, книжки, вроде стихов Бродского или романа “Доктор Живаго”, то прекрасно понимала, почему эти книги спрятаны и почему их нельзя читать в метро.

Е.Г.: На самом деле это был очень интересный феномен, характерный не только для нашей семьи, но, мне кажется, и для всей страны. Велась такая игра: мы делали вид, что законопослушные граждане, а они – власти – делали вид, что нам верят.

ЭКОНОМИКА – ДЕЛО СЕМЕЙНОЕ

Е.Г.: Наши взгляды по экономическим вопросам в основном совпадают. Если иногда мы и спорим, то по поводу каких-то персоналий.

И.: Все мои либеральные экономические взгляды сформированы тобой, чему я совершенно не сопротивлялась. Хоть я и экономист по образованию, и даже кандидат экономических наук, но прекрасно понимаю, что по сравнению со своим отцом экономист я никакой. Да и работать преподавателем политэкономии, коим я являлась по диплому, мне было совершенно неинтересно. И я освоила новую профессию, стала работать экономическим журналистом. И только недавно, уже поработав во главе департамента общественных связей Центрального банка, поняла, что все-таки больше экономист, чем журналист. Просто потому, что в экономических проблемах мне копаться намного интереснее, чем в любых других. Конечно, здесь сказывается образование, круг общения, среда. Ведь я училась в университете со множеством людей, которые ныне широко известные экономисты, занимающие высокие должности: Эля Набиуллина, Сережа Алексашенко, Паша Теплухин…

Е.Г.: Известность, слава, публичность имеют и свою обратную сторону, когда тебя могут начать публично в чем-то обвинять, травить, выливать компромат. Ирина в этом отношении менее терпима, чем я. Она более остро переживала, когда на нее нападали или ее подставляли. Конечно, читать про себя положительные статьи в газетах приятнее, чем негативные. Но я всегда чтил свободу слова и никогда не отвечал на критику. Был момент уже после того, как я ушел из правительства, когда Счетная палата (еще до того, как ее возглавил Степашин) написала явно “заказное” заключение на Высшую школу экономики. И самая “клубничка” была в том, что они нашли текст контракта со мной, где было написано о том, что ВШЭ обязуется принимать вне конкурса и оплачивать учебу моих детей и внуков. Надо сказать, что это общее правило, принятое в университетах всех развитых стран по отношению к своим профессорам. Но самое главное, что в то время, когда Счетная палата накопала этот “компромат”, Ирина уже давно была кандидатом наук, а внучка Варвара еще училась в начальной школе, и до поступления куда-либо ей было весьма далеко.

И.: Конечно, было противно, что некоторые газеты, например “Московский комсомолец” и “Советская Россия”, это подхватили. Особенно смешно было написано, что на деньги ВШЭ Ясин снимает виллу… из двух комнат. К тому же, поскольку газеты понимали, что на них можно подать в суд, они были вынуждены написать, что со всех этих денег налоги уплачены.

Е.Г.: Поскольку было очевидно, что за публикациями и действиями Счетной палаты стоят определенные политические силы, я совершенно не собирался оправдываться перед этой публикой и доказывать им, что я не хапуга и не вор. Единственное, что я себе позволил, – во время лекции перед своими студентами сказал все. что я по этому поводу думаю.

И.: У меня самый тяжелый период был после августа 98-го года, когда на руководство Центробанка, где я возглавляла департамент общественных связей, что называется, “спустили всех собак”. Я, например, ходила на допросы в Генпрокуратуру – довольно сильное жизненное впечатление. Меня всегда возмущала ложь, которая публиковалась. То есть когда это была полуправда, я еще смотрела на тебя и по твоему примеру терпела. Но когда “Труд” и “Рабочая трибуна” написали в бытность моей работы в Центробанке, что Ясина в Париже разбила служебный “Мерседес”(!), тут я просто зашлась от бешенства. Было полное ощущение, что меня перепутали с принцессой Дианой, не меньше. Правдой тут было только то, что мне действительно по работе приходилось быть в Париже. Но переживала я всерьез. Вообще, вся эта ситуация с дефолтом сильно меня подкосила. Я действительно очень искренне работала. И до последнего дня, до 17 августа, во всех интервью повторяла, что мы делаем все, чтобы дефолта и девальвации не случилось. Можно сказать, что своим голосом я несколько дней удерживала рынок.

Е.Г.: На самом деле тебе тогда было намного тяжелей, чем мне. Потому что я ушел из правительства за месяц до кризиса. Против моей работы в правительстве категорически высказался Ельцин, и не без влияния представителей левой оппозиции. Но трагедией этот уход для меня не стал, потому что я и так там работал долго – два с половиной года министром экономики и год министром без портфеля. Не мог же я оставаться членом правительства бесконечно. Я вообще считаю, что попал туда достаточно случайно. Будучи более молодым, и в дурном сне не мог предвидеть, что стану министром российского правительства. Это совершенно выпадало из моей жизненной концепции, потому что я по природе своей, если можно так сказать, скорее мыслитель, чем деятель. А в правительстве должны работать деятели.

И.: Мама восприняла твою отставку с превеликим облегчением: для нее это был праздник. Вообще, будет несправедливо, если мы тут ни слова не скажем о нашей маме – Лидии Алексеевне.

Е.Г.: Это добрый гений нашей семьи. Мы познакомились с ней, когда были студентами. Она тоже экономист, долгие годы проработала в Институте мировой социалистической системы, потом ушла на пенсию. Сейчас она следит за нами, болеет за нас, все старается сделать, помочь, приготовить.И.: Я в меньшей степени, а папа в общем-то на все 100 процентов зависит от мамы. Вряд ли бы ты стал тем, кем стал, если бы не ее поддержка.

Е.Г.: Где-то за год до своего ухода из правительства я почувствовал, что у меня уже сдает здоровье: я задыхался, начало болеть сердце, не хватало сил.И немудрено: работа по 16 часов в день, со страшной нервотрепкой, с колоссальной ответственностью… Можно сказать, я остался жив благодаря тому, что тогда ушел.

И.: Могу согласиться с тобой в том, что мне после отставки из Центробанка, наверное, было тяжелее. Хотя бы потому, что я два года сидела без работы. Даже мои друзья – редакторы некоторых изданий, от которых я ожидала предложений о работе, говорили мне открытым текстом: у тебя очень немодная фамилия, а мы не хотим ссориться с Геращенко. И я хочу поблагодарить Алешу Венедиктова, руководителя радио “Эхо Москвы”, который тогда единственный из всех позвал меня на работу.

Е.Г.: Ты просто многое узнала о тех, кого считала своими друзьями!

И.: Да, друзей сразу стало намного меньше. А самое главное, что мне нравится работать. И было ужасно обидно после столь активной и бурной жизни оказаться дома на два года! Но нет худа без добра: ситуация вокруг августа 98-го года показала, что мы на самом деле очень хорошая поддержка друг другу. В этом смысле мне повезло. Ведь известные люди, которые часто мелькают на экранах телевизора, дают интервью в газетах и на радио, в домашней обстановке выглядят совсем не так, как на публике. К моему папе это не относится: никакой властности, раздражительности или чего-то подобного дома он себе не позволяет. Наоборот: такой мягкий, энергетически теплый, общительный и всегда в хорошем настроении.

Е.Г.: Очень рад, что ты меня так воспринимаешь. И я на самом деле не вижу разницы в своем поведении дома и на работе, даже в министерский период. Просто я тогда очень мало бывал дома и сильно уставал. Но у меня никогда не было внутреннего противоречия – как себя вести, я не играл какую-то роль на публике и всегда старался быть самим собой.

ПОКОЛЕНИЕ СВОБОДЫ

И.: Я намного больше занимаюсь своей дочерью, чем мною занимались мои родители. Говорю это абсолютно им не в укор, просто время тогда было другое. И в этом смысле мне очень помогли те два года, что я сидела без работы. Потому что появилась возможность обратить внимание на своего ребенка и понять, что надо срочно что-то менять в ее характере, заставлять учиться, обращать внимание на иностранные языки. Сейчас Варе 13 лет, и я очень много времени провожу с ней. Могу сказать, что нынешнее поколение подростков отличается от нас. Она же не представляет, что ее могут не пустить за границу или запретить читать то, что ей хочется.

Е.Г.: Жена однажды рассказывала внучке, что вынуждена была в свое время стоять за фруктами в очереди по 2-3 часа. И Варвара, которая была уже довольно большой девицей, сказала: “Бабушка, а что же ты не пошла в другой магазин?”

И.: Это просто другие люди. Самое главное – они свободные. Она в свои 13 лет уже умеет себя прекрасно вести, высказывает свою точку зрения где угодно, запросто говорит по-английски, с Интернетом и с компьютером “на ты”.

Е.Г.: Конечно, нас беспокоит, что она меньше читает, чем мы в ее годы. Но я понимаю: мы можем предъявить какие-то претензии, пожелания, но на дворе уже другой век, и у нынешней молодежи другие запросы. И хоть я не уверен, что она от общения с Интернетом получает все то, что мы получали от чтения Толстого и Чехова, мне хочется верить, что это обстоятельство не влияет на ее отношение к жизни и на ее систему ценностей.

И.: Ничего не поделаешь: сегодня скорость получения информации другая. Им некогда тратить месяц на прочтение “Войны и мира”.

Е.Г.: Я бы сказал, что между тобой, Ирина, и Варварой очень большая разница. Мы были очень мягкими родителями. Тот случай, когда я запер тебя в туалете, потому так и запомнился, что был единственным. А ты – довольно жесткая и требовательная мама. И всерьез воспитываешь свою дочь, многое в нее вкладываешь. Но при всем том Варвара очень любит мать и замечательно к ней относится.

И.: Что касается будущего дочери, то, конечно, у нее будет свобода выбора. Однако у меня есть несколько пожеланий, которые я ей озвучиваю уже сейчас. Во-первых, я не хочу, чтобы она уезжала за границу, а хочу, чтобы она жила в России. И воспитываю ее в том духе, что “где родился, там и пригодился”. Конечно, нужно съездить за границу, нужно хорошо знать иностранные языки, но учиться, жить и работать – здесь. Во-вторых, она может выбирать любую профессию, которую ей захочется, но при этом важно, чтобы она получила высшее образование. По тем же самым причинам, о которых ты говорил применительно ко мне. Потому что высшее образование – это кругозор, среда, общение.

Е.Г.: И желательно, конечно, чтобы она училась теперь уже в Высшей школе экономики, потому что здесь сосредоточен большой интеллектуальный потенциал.

И.: Недавно дочь мне сказала: “Ты знаешь, очень тяжело быть внучкой Ясина. Все как будто ждут от меня чего-то”. Я говорю: “Э, стоп! У тебя же другая фамилия, и 9 человек из 10, услышав фамилию Киселева, никогда и не подумают, что ты внучка Ясина. Поэтому не надо мне тут туман напускать. Я ведь с этим “ужасом” живу всю жизнь”. Когда я поступила на экономфак МГУ, папа там преподавал. И мне было просто стыдно плохо учиться: меня тошнило от математики, но я сдавала матанализ на пятерку. Ты, папа, всегда мне говорил: “Не позорь фамилию”. И я повторяю то же самое Варьке: хоть у нее и другая фамилия, но я говорю об этом в более широком – семейном – смысле.

Е.Г.: Мне кажется, очень важно так направить ребенка, чтобы известная фамилия из некоего дополнительного бремени превратилась в необходимость соответствовать чему-то хорошему, что есть в его семье.

И.: Известная писательница Алла Гербер сказала мне как-то: “Мы с тобой принадлежим к числу женщин, “ударенных” своими отцами”. И это абсолютно точно: отец для меня – идеал мужчины.