Дмитрий сороченков биография личная жизнь

Кемеровчанин Дмитрий Сороченков дошел до полуфинала телепроекта “Голос” и, закончив участие в музыкальном шоу, вернулся в родной город. По словам певца, оставаться в Москве ему не было смысла. В интервью “Газете Кемерова” Дмитрий Сороченков рассказал, почему он не интересен акулам шоу-бизнеса, какова кухня “Первого” канала изнутри  и почему он не смотрел Олимпиаду.

– Чем вы занимались в Кемерове до проекта “Голос”? Зарабатывали ли музыкой?

– Петь начал еще на первом курсе, и это всегда мне приносило часть дохода. А когда курсе на четвертом пошел работать в “Кузбассразрезуголь”, думал, что песни останутся на уровне песен, а жизнь свою я буду строить по стандартному сценарию: понедельник-пятница – работа, полный соцпакет и так далее. Но у меня было две работы: одна официальная, другая – для души. Так я жил до момента, пока не решил поехать в Москву. Перед этим пришлось расставить приоритеты: работа по графику и в системе или творчество. Решил попробовать творческую работу. Самоудовлетворение от того, что ты делаешь, мне показалось важнее, чем статус начальника отдела.

– Вашим наставником на проекте была Пелагея. Каким человеком она перед вами предстала?

– Она классная. Вообще для меня это был первый вопрос: какая она? Такая же в жизни или это маска, медийный образ? Я все на нее смотрел, пытясь найти где-то фальшь. Но, в конечном итоге, я понял, что она реально такая и есть. Ей можно позавидовать – она очень открытая, человечная.

– Каким образом на “Голосе” происходил выбор песен? Случалось, что вы предлагали какую-то композицию, а вам отказывали в ее исполнении?

– Насколько я знаю, в каждой команде были разные условия взаимодействия наставника с участниками. В нашей команде было так: сразу после съемок мы садились и просто разговаривали. И Поля (Пелагея, –  “Газета Кемерова”) и ее мама (Светлана Ханова, – “Газета Кемерова”) постарались создать максимально неформальные условия для общения. Перед каждым эфиром мы высылали им на почту материал, который нам был интересен. Они говорили так: вы высылайте то, что вам нравится, мы это попытаемся структурировать и найти такую песню, которая будет и нас устраивать с точки зрения проекта для обывателя, и чтобы вам было удобно ее исполнять. Из четырех эфиров ни одну песню, которую я предложил, не удалось спеть. В конечном итоге, мне давали другие композиции и, наверное, слава богу.

– Последняя песня, которую вы исполнили на проекте – “Подъесаул” – была близка вам по духу?

– Для меня эта песня – какое-то откровение. То, что было прожито за время работы над этой композицией – это что-то невероятное. Без мамы Поли Светланы я бы не справился: она донесла до меня, о чем эта песня. И когда ты анализируешь текст песни – у тебя у самого мурашки по коже.

Почему это песня появилась. После каждых съемок мы собирались в гримерке, где был разбор полетов. И вот однажды, когда очередь дошла до меня, а я был последним, и Светлана и Поля говорят: “Наша задача – не найти тебе песню, которая окажется вкусна миллионам сейчас, а подобрать такой репертуар, который построит тебе образ, потому что нам все равно, сколько ты продержишься на шоу. Нам важно, чтобы наши силы не были потрачены напрасно, и чтобы у тебя было будущее. А чтобы создать тебе будущее, нужно найти тебе какой-то образ”.

Они говорили, что, например, есть Андрей Губин – молодой, вечно красивый, слащавый мальчик, у него и песни соответствуют образу.  Есть Александр Маршал и группа “Любе”, которые поют серьезную полупатриотку и воспитывают определенное поколение людей. А молодого парня, который бы мог петь интеллектуальные вещи, имеющие смысловую нагрузку, драматургию – на сцене сейчас нет. Светлана советовала мне:”Ты можешь спеть еще какой-нибудь Aerosmith, постоять на сцене, покривляться, и тебя никто не запомнит. Или ты можешь взять то, что мы предлагаем, и попытаться создать себе будущее. Может быть, ты зацепишь какого-то разумного богатого человека, и будет какое-то продолжение”.

– Какое у вас впечатление от шоу-бизнеса? Каково это, попасть в котел медиаиндустрии?

– Это классно. Много минусов, есть плюсы. Каково это, попасть в крупнейшую нефтегазовую компанию России? Вы будете идти по улице, сидеть в кафе и, если вдруг вас спросят, где вы работаете, – вы с гордостью и с пафосом ответите, что работаете в центральном офисе этой компании.  А домой вы будете приходить загаженный и обгаженный, потому что вы трудитесь в одной из самых грязных сфер, где нет честности, нет открытости, где на чаше весов такие дивиденды, которые убивают человеческое сердце. Я к тому, что в шоу-бизнесе внешняя картинка очень классная, а внутри…

Когда ты приходишь с коммерческими целями, то тебе тяжело там (на “Голосе” – “Газета Кемервоа”), потому что каждый твой шаг, каждое твое слово, выступление оцениваемо в перспективе, потому что ты туда пришел кем-то. Я сейчас говорю про большинство участников. Они пришли туда со своими менеджерами, стилистами. Мне было несколько проще в этом плане, у меня ничего не было. Для меня каждый день – в кайф, и я ничего не терял, а только приобретал. А для ребят, которые туда пришли, каждый промах – это минус их имиджу. Но они все знакомы между собой, для них это родная сфера, в этом им проще.

– После проекта вам поступали предложения о работе?

– Предложения были, но не того уровня, за какой пытались его выдать. Каждому что-то предлагали: кому-то больше, кому-то меньше. Но кому-то повезло потому, что предложенное оказывалось правдой, а кому-то псевдопродюсеры предлагали то, что на самом деле не было таковым. Многие псевдо псевдопродюсеры оказывались коммерсантами, которые тебя как горячий пирожок раздадут, а потом выкинут.

– А стоящих предложений не было?

– Я всегда относился к когорте артистов, которые считают так: если ты лукавишь – зритель заметит. Представьте картину. Очень много красивых людей, которые типа поют, у них богатые папики, но они поют какую-то ерунду. Зато у них очень качественные записи и дорогие клипы. Люди с большими карманами тратят немало сил на поиск хороших песен, и у них ничего не получается.  У меня все наоборот – нет спонсора, но сидишь дома, заходишь в соцсети, и тебе незнакомые люди пишут: “мне кажется, эта песня тебе подойдет – возьми”. Это счастье. Невероятное ощущение самоудовлетворения, которое означает, что я все делал правильно. Так, одна женщина мне написала, что у нее супруг писал песни, умер, а песни пылятся. И она предложила мне посмотреть их.

Если вы хотите знать, предложил ли мне господин Матвиенко или Пригожин сотрудничество – нет, не предложил, потому что я коммерчески непривлекателен. Сейчас такое дело, что тот жанр, который бы мне хотелось исповедовать, – не интересен. Потому что в России артисты зарабатывают банкетами. Как вы думаете, пригласят артиста, который поет песни о России, о бывшем подъесауле, праздновать Новый год. Очевидно, что нет.

Вот такая специфика: если ты не интересен для банкетов, то в тебя не будут вкладывать деньги. Если только не попадется какой-то Иван Иванович, которому плевать на деньги: он подумает, что парень хороший, песни со смыслом и почему бы ему не помочь. Но это – шанс на миллион.

– Вы надолго вернулись в Кемерово?

– Оставаться в Москве с тем уровнем, что у меня сейчас есть, – смысла нет. Мне достаточно сбить свой график, приехать туда на две недели, максимально продуктивно это время провести и вернуться сюда. Или съездить в Красноярск поработать, в Барнаул. Это максимально прагматичное и логичное решение. Пока люди приглашают в другие города, я с радостью езжу. Мне это в кайф: поезжу по стране, увижу людей.

– Сейчас вы бы поменяли что-нибудь в своих выступлениях на “Голосе”?

– Нет. Мне ни за что не стыдно. Если бы я спел по-другому,  тогда бы судьба, может быть, по-другому сложилась. Но зачем что-то менять, произошло так, как должно было произойти. Я фаталист. Я считаю, что все происходит так, как должно было произойти.

– Говорят, у вас когда-то был лишний вес. Если это так, то как вы худели, что вам помогло?

– Как моя мама говорит: у нас, у Сороченковых, предрасположенность к полноте. Раньше я очень много весил. Дружил с девочкой, и она постоянно мне тыкала тем, что я толстый. А я все не мог понять, какая разница, толстый или худой, любят ведь не за это. Любят не за кубики на животе, а за другие качества. И однажды она сказала “все, пока чувак”, и одной из причин разрыва было то, что я не следил за своей фигурой.

А потом захотелось что-то изменить. Когда очень плохо, тебе нужно на что-то отвлечься. Я начал ходить в спортзал, занялся боксом. Моя мама, помешанная на здоровом питании, подсказала, что можно есть, что – нельзя. Сначала я худел просто для себя, а потом мне понравилось, что я могу надеть стильную одежду, появился выбор в гардеробе.

Лишний вес для меня не был  проблемой на сцене. В Кемерове это не критерий, плохой ты артист или хороший, здесь не такие жесткие правила, как Москве. А на проекте Светлана следила за мной, ведь телевизор зрительно увеличивает в размерах. На проекте я был такой худющий, от стресса вес сам собой ухолил куда-то.

– Вы следили за Олимпиадой?

– Болел только за хоккеистов. Я человек принципиальный: Олимпиада у меня вызывает негатив. Я думаю, что мы захотели выпендриться перед всем миром: впулили сотни миллиардов в Олимпиаду, из которых половина ушла на карманы. Мы же понимаем, как в России что-то делается. Выпендрились, а у самих целая куча незатканных дырок. Лучше бы эти деньги вложили в пищевую промышленность. А у нас пищевая промышленность, просто промышленность, самолетостроение, медицина, черт возьми, на коленках стоят.  Зато мы Олимпиаду пафосно показываем. А пусть всех этих иностранцев проведут по глубинке, по регионам, покажут в каком состоянии у нас больницы, какое качество оборудования.

Как-то мне довелось на практике побывать на кемеровском хлебокомбинате. После этого я перестал покупать хлеб их производства. Там полная антисанитария, изношенное оборудование. Видите, как получатся, мы живем в стране идиотов, я особо не вникаю в экономические дела, потому что я гуманитарий, а не технарь, но, по крайней мере, то, что я вижу, наталкивает меня на такие выводы. Представьте ситуацию: мы направо и налево раздаем кредиты другим странам, Олимпиаду затеяли, зато, когда в Хабаровске случилась природная катастрофа, мы всем миром смс-ки собираем. Делаем концерт на “Первом” канале и говорим, давайте всем миром поможем. Вы понимаете абсурдность ситуации? Мне стыдно за эту страну. Я был против Олимпиады, потому что эти деньги можно было потратить на другие цели.

– Тогда что для вас патриотизм?

– В школе же учат, что это любовь к родине. У меня нет любви к родине в широком понимании. У меня нет патриотизма к слову Россия, у меня есть патриотизм к малой родине – Кузбассу. Патриотизм рождается, когда ты делаешь что-то для своей микрородины, а она тебе платит в ответ благодарностью. В студенческие годы по программе я съездил в Арабские эмираты, и у меня был невероятный патриотизм. Сейчас  мне дали ипотеку, и я понимаю, что нужен здесь.

– В чем вы находите вдохновение, и важно ли оно для вашей работы?

– Вдохновение очень важно. В том ремесле, которым я сейчас зарабатываю, очень сложно совмещать творчество, душу и зарабатывание хлеба, молока, машины и так далее. Артистам приходится зарабатывать банкетами, но это не творчество. Когда мне не хватает творческого отношения, я начинаю просто слушать музыку. Сейчас я слушаю много советского материала, обогащаюсь. Я считаю, что мы должны знать свою музыкальную историю: что пел Шаляпин, какие песни исполнял Муслим Магомаев. Вдохновение ищу там.

– Есть ли композиция, которую вы очень любите и хотите разучить, но пока руки не дошли?

– Да. Владимир Высоцкий. Как-то мне позвонили и попросили Высоцкого спеть. Я отказался. Попытался объяснять, что я за Высоцкого возьмусь, не раньше лет 40. Чтобы понимать, о чем он пел, нужно было либо жить в советские времена, либо нужно быть человеком пожившим, умудренным опытом. А сейчас это будет с моей стороны ребячество и издевательство над его музыкой. За Высоцкого принципиально не возьмусь, хотя очень хотелось бы.

– Кого бы вы назвали героем в реальной жизни?

– Это моя мама. Просто с 1990-х годов у нас почему-то стало нормой, когда женщина рожает для себя, и образуется неполноценная семья, без папы. Моя мама из той категории женщин – женщин-героинь, которые отказались от своего счастья, чтобы вырастить свое чадо. Я просто видел, что она делала ради того, чтобы мне было, что поесть, чтобы я закончил школу и чтобы мне не стыдно было придти на выпускной. Это мой герой.

– Каково ваше представление о счастье? 

– Можно быть счастливым по-разному. Как мужчина, я хочу быть самореализованным, чтобы мне не было страшно за то, что будет завтра (я о материальной составляющей). Если говорить о человеческом счастье, то несколько лет назад я набил татуировку с моим пониманием счастья (показывает левую руку с иероглифами). Это дом, семья, благополучие и собака.