Его бывшая жена оставила платье

Фото взято из открытых источников в сети интернет

Доброго времени суток, мои дорогие читатели.

Сегодня я хочу отдалиться от юридической тематики и поведать Вам одну историю, пока еще с окончанием в троеточие, а так же спросить Ваше чисто субъективное мнение об одной житейской ситуации. Проблема в том, что бывшая жена одного моего знакомого просто не дает ему покоя. И не только ему. Написать меня ее попросил мой знакомый. Предыстория.

Жил – был один мужик. В молодости женился и в браке с женой нажил, пожалуй, только двоих детей. Он работал, как мог, жена занималась домашним хозяйством. Все заработанное уходило на содержание семьи – еду, одежду, отдыхи на море, обучение детей в школе и институте. Ну разве что заработал на две машины “развалюшки” – для жены да старшего сына. Даже жилья в собственность не заработали, так и жили в “коммуналке”. У мужика были постоянные командировки, а у жены одно только развлечение дети, да каждый год определенного месяца она ходила “на встречу одноклассников”. И все бы ничего, да только встречи эти были, как назло, накануне дня рождения мужика. Короче, ненавидел мужик свои дни рождения))). Прожили они вот таким счастливым браком 22 года.

Когда жене исполнилось 44 -45 лет (как известно, в 45 – баба ягодка опять), решила она, что дома ей скучно, тошно, она постоянно одна. Устроилась жена на работу. И через несколько месяцев стал 47-летний муж замечать странные изменения в своей супруге – она стала задерживаться после смены, сменила стиль одежды и прическу. Нет, не в улучшениях дело было, а просто в видимых изменениях. Стал мужик понимать, что у жены роман на стороне. Через какое – то время добился мужик от супруги правды на свой вопрос: “флирт, или все так серьезно”, жена собрала свои вещички, оставила старшего сына мужу, забрала младшую дочь с собой и ушла к любовнику. На развод ни жена, ни мужик не подавали.

Пол года страдал мужик по суженой своей, предательство еле перенес, сын его поддерживал и успокаивал. Чуть он было поостыл, через полгода прибежала жена в “соплях” и слезах: “Избил меня любимый мой, напился и избил, теперь не любимый он мне вовсе, прости, возьми меня обратно”. Что на мужика нашло – одному Богу известно, но жену он свою обратно принял. Даже любовника ее проведал, мол: “Вот тебе веревка и мыло, вот тебе бутылка водки. Еще раз тронешь или появишься – сам вешайся”.

Вернулась жена, а ни коим образом себя виноватой не проявляет: “Думаешь, я прощения просить буду? Не дождешься этого”. Ну, нет, так нет. Живут себе мужик с женой, с детьми. Вроде принял и простил, а мужика домой уже особо с работы не тянет… Жену не обижает, делает вид перед детьми, что все нормально, а в душе…

Месяцев через 8 жена не выдержала. Опять ей тошно и скучно стало. Да пуще прежнего. Раньше хоть какая жизнь была – теперь все “через одно место”. Опять собрала вещички, младшую дочь и снова к тому же любовнику ушла. На развод опять никто не подает.

Запил бы мужик, если б не старший сын, снова с ним оставшийся. Уход – приход “блудной жены” стал превращаться в систему, через какое – то время она опять вернулась. В тот период, когда попал мужик в больницу с серьезными травмами, полученными на производстве. Вернулись после больницы в свою “коммуналку они вместе”, но семейной жизни уже не было никакой. Даже сил изображать семью ни у мужика, ни у жены его не было.

“Помучившись”, жена с дочерью ушла. На этот раз уже к своей матери. Через год сама подала на развод…Мужик не сопротивлялся, в суд не пошел и их спокойно развели. А еще через год мужик встретился с женщиной и привел ее в дом. В тот период сын после института был в армии. Дочь – с женой.

Прошло полтора года. Сын вернулся из армии и поселился в соседней комнате со своей девушкой. Женщине стало невыносимым жить и со своей матерью и она начала предпринимать попытки снова вернуться то ли к мужу, то ли просто на жил. площадь в коммуналку. А, может, ее “задело”, что ее бывший муж, несколько раз уже принимавший, тоже стал налаживать свою жизнь. Она приходила то “постирать”, то “навестить сына”, то еще что – то. Как правило, приходила тогда, когда мужика дома не было, а была только новая избранница. Такие “потуги” к результату не привели. Мужик как жил с новой пассией, так и жил. Пассия на приходы БЖ не реагировала, скандалов не устраивала. Прописана – так прописана. Жена поняла – так просто эту даму не “сдвинуть”…

Было несколько попыток со стороны БЖ “подгадить”, “рассорить”, но единственное, чего она добилась – это рассорить детей отцом. Сын с девушкой съехал к родителям девушки. Потом пошли требования БЖ к БМ “помогать детям”, мол, он алименты на совершеннолетних детей платить должен. Потом к мужику пришла жить дочь, которая, пожив полгода, так же не смогла испортить отношения в новой семье. Уж слишком новая пассия проявляла себя спокойно. Дочь ретировалась, изобразив перед матерью “меня выгнали”.

У бывшей жены мужика возник новый план – действовать через престарелую мать мужика. Сначала БЖ стала названивать бывшей свекрови. Та огорчалась, но ни на что повлиять не могла – сын не мог даже помыслить о том, чтобы простить ТРЕТИЙ раз предательства. И стала БЖ приходить на каждый день рождения свекрови, на который собираются все родственники, “ныть в ухо свекрови”, как плохо и тяжело ей живется. Как бывший муж ей не помогает и как “поменял” он ее такую хорошую на “молодую”. Престарелая мать плакала, не спала потом ночи и не понимала, зачем бывшая невестка приходит к ней без приглашения и говорит ей такие гадости в такой день. Потом утирала слезы, давала БЖ денег и последняя пропадала еще на год. Мужик, дабы не видеть бывшую, на дни рождения матери не ходил, на брата надеялся.

Говорит как – то новая жена мужика: “Иди, мать все – таки, плевать на БЖ. Если что – вернешься”. Сама не пошла – зачем свекрови настроение портить разборками, которые БЖ, если придет, обязательно учинит. А та такая, что палец в рот не клади, не умолчит. БЖ скандал учинила. И, как оказалось, все родственники поддерживали БЖ. Дети (но тут понятно – они за мать), брат мужика, жена брата мужика (которая вообще, в принципе ни при чем)…Только мать опять плакала, не понимая, почему не может быть так, чтобы всем было хорошо. Короче, дабы не дать в репу брату за то, что “чужую бабу поддерживает, а не брата”, а БЖ в пятак “за тупость, что делать ей там нечего”, мужик, не пробыв и 40 минут уехал…К матери – то он съездил через день. Мать рассказала, что раздала всем блинчики с мясом, даже БЖ, лишь бы скандалов больше не было. Но проблема-то окончательно не решена. БЖ – 50, мужику – 53. А все нерешено и все родственники “кости моют”.

А теперь предлагаю Вам вопросы для обсуждения.

1.Правильно ли сделал мужик, простив БЖ первый и второй раз?

2.Нормально ли, что БЖ приходит без приглашения к бывшей свекрови и учиняет скандал, поднимая вопросы о воспитании, содержании детей?

3.Если ответ на вопрос 2 нет, то кто должен разъяснить БЖ, что ей не место в семье из которой она ушла сама и добровольно?

4.Есть ли у БЖ моральное право возвращаться на жил. площадь к БМ, если она там прописана, но сама ушла из муниципальной квартиры, подав на развод?

5.Есть ли у жены брата право поддерживать скандал, учиненный бывшей женой брата мужа, направленный на то, чтобы испортить праздник свекрови?

Делитесь своим мнением, можно не по поставленным вопросам)

С уважением к Вам, Т.С.

Игорь с любимой своей женщиной Люсьен прожил семь лет. Вернее, просожительствовал – печатей в паспорте они так и не поставили.

А потом Люся ушла. Ушла очень скромно. Прихватила с собой лишь то, с чем, собственно, и пришла к Игорю – пару трусов и какой-то учебник по педагогике.

Жениться с Люсей официально Игорь не хотел категорически.

У него уже был когда-то законный брак. Ошибка молодости. Десять лет жизни псу под репейный хвост, а не брак.

Его бывшая жена, Нинка, при разводе оттяпала у него половину квартиры, а также истребовала алиментов на совместную дочь. Распилу подлежала и старая “ВАЗ 2109” Игоря и это была его отдельная боль.

Они ожесточенно, сверкая белыми от ненависти глазами, делили драные простыни, занавески, колченогие табуреты. И даже мешок сахара делили.

Дочь Галю не делили. Игорь был полностью согласен на то, чтобы ребенок жил со своей матерью. Хватит с него и алиментов.

После судов и нервотрепки Игорь чувствовал себя и обокраденным, и озлобленным на весь женский род.

Все бабы – алчные, лицемерные и эгоистичные существа.

Он твердо решил – никогда более. Никаких браков, никаких ЗАГСов, никаких дележей, никакого госучастия в его интимной жизни. Никогда.

Брак – это рабство для мужиков. Изворотливые самки сначала завлекают несчастного мужчину в силки своими сомнительными прелестями, а потом нагло высасывают из него кровь и финансы, прикрываясь слабостью и потомством.

Стреноженный самец выполняет противоестественную для него роль – убивается на благо посторонней женщины, а потом, упахавшись, гибнет от инфаркта в самом расцвете лет. А государство только поощряет эти узаконенные убийства – обложило мужиков со всех сторон: служи, женись, сдохни или останься с голым задом.

Это пусть всякие дураки теперь женятся. А он, Игорь, будет свободным, как птица в полете. Гордый орел. Свободолюбивый леопард. Одинокий волк.

Бывшая его жена Нинка, оказалась, как это обычно и бывает, оборотнем в платье с белым вязаным воротничком.

Нинка была моложе его на десять лет. Наивный очкастенький кукушонок из интеллигентной семьи. Удушливо краснела при случайном его матерном слове. Долго звала Игоря на “вы”. Стеснялась при нем уборную посещать, терпела, жалась. Служила архивариусом.

Хотелось эту юную и жмущуюся Нинку воспитывать. Покровительственно поучать, открывать ей настоящую жизнь, быть для нее первооткрывателем. Лепить из Нинки свою Галатею: чтобы тапки носила, в рот ему смотрела. Уважала чтобы.

До официального предложения брака Нинка не давала Игорю и в щеку себя поцеловать. Отодвигалась и смущенно шептала: “Игоряша, давайте обождем поцелуи дарить, я не готова пока к ним, не настроена на близость”.

Синий получулок. Игорю она казалось чистой-чистой. Как родниковая вода, как слеза дитяти. На таких девушках можно жениться.

Впрочем, про родники и невинное дитятю было немного ложью.

Нинка неожиданно досталась ему не девушкой.

В их первую брачную ночь, молодая, падая на колени и давясь рыданиями, призналась, что у нее все же имелся однажды какой-то поклонник. Это ухажер как-то очень трагически погиб сразу же после первого их раза. Нина тогда тоже хотела трагически погибнуть, но что-то ей в итоге помешало.

А потом разочарования от сущности жены пошли на него лавиной.

За десять лет брака хрупкая Нинка видоизменилась в неприятную женщину в мятом халате. Крикливую. стервозную, эгоцентричную.

Все эти годы она отвратным образом заботилась об Игоре.

Но требовала денег, внимания и помощи в быту. Не получая требуемого, звала мужа некрасивым словом “ослина”. Иногда, когда он особенно был ей неприятен, называла “скотобазой”.

Через девять месяцев после женитьбы у них родилась дочь Галя. Жена назвала дочь Галей в честь своей мамы. Дочь была похожа на тещу поразительно. Будто теща вдруг клонировалась прямо у них в кровати. И теперь надо было ее, эту маленькую тещу, как-то любить.

Галя вовсе не скрепила их брак, а наоборот.

Нинка вдруг забыла, что Игорь глава, первооткрыватель и Пигмалион.

Она видела в нем мужика-неудачника, который мало зарабатывает.

Недоделанного отца, который не помнит в какой детсад ходит дочь.

Игорь видел в жене лишь открытую жадную пасть: дай, дай, денег дай, внимания дай, времени дай, все дай мне и поди вон, ослина этакая.

Спасался Игорь тогда только друзьями и бабенками на стороне. Это как-то скрашивало жизнь, было его отдушиной.

И они почти десять лет жили в таком вот противостоянии.

Игоря это даже бодрило. Будто играешь в войнушку, а Нинка там главный фашист.

После развода ему даже некоторое время будет не хватать привычных скандалов и он начнет собачиться с соседями и коллегами.

Потом Нинка, как самая последняя гадина, подала на развод и раздел имущества.

Он тогда даже всерьез запил. Дело было, конечно, не в разбитом мужском сердце. Самолюбие его было очень уязвлено. Самое паршивое в истории – гадюка Нинка ушла и не к другому мужику, как делают все эти бабы, а просто ушла. Настолько он ей был противен.

А если бы ушла к мужику, можно было бы всем рассказывать про измены и презрительный пинок, которым он наградил Нинку на прощание, как женщину непотребную, предавшую семью.

Но Игорю все равно тогда очень сочувствовали товарищи. Еще бы – ребенка лишили, на алименты посадили.

С дочкой Галей он, впрочем, не общался. Пусть дочь подрастет и скажет мамочке “спасибо” за это.

После развода пил почти полгода. Водил домой девок, иногда за деньги водил – лечил пошатнувшееся самолюбие.

А потом он встретил Люсю.

Ей восемнадцать. Ему – сорок три. Идеальная разница! Опыт и юность, воля и наивность, седина и румянец, сила и слабость.

Тетки-ровесницы казались Игорю древними старухами. И зады у них обвисли уже, и грудь одряблела, и лица поплыли некрасиво.

То ли дело Люся.

Прежде всего ему она нравилась тем, что была упруга телом. И совсем не была похожа на Нинку. Была даже полной ее противоположностью.

Познакомились они очень романтично – в плацкартном вагоне поезда. Он ехал из командировки, а она в город на учебу из своего Кукуево.

Сидели рядом, вдыхали ароматы чьей-то прокисшей снеди и табака из тамбура.

Рядом с ними бесконечно возилась толстая тетка. Суетливо перекладывала свои кули, жамкала в руках телефон. Каждому своему телефонному абоненту тетка громко рассказывала о том, как удачно ей прооперировали катаракту.

Эта довольная медициной женщина раздражала Игоря. Все копошилась, все трындела, все попахивала вареным яйцом из куля. А главное – мешала Игорю разглядывать Люсю.

Он сначала заметил ее колени, а только потом лицо. Лицо, как и колени, оказались вполне ничего, милыми. Простоватыми, отдающими Кукуево, но страшно манящими.

Он подал Люсе комковатый матрас, принес ей чай “Индус” – был джентльменом.

Люся все время тогда хихикала. Игорь даже пристальнее посмотрел – не дурочка ли она, часом? Но Люся была не дурочкой, просто стеснялась, не привыкла получать такие ухаживания от мужчин.

У Люси были зашитые колготки и побитые сапожки со сломанным замком. Она булавкой закрепила молнию на сапоге и сейчас, видя пристальное внимание Игоря к ее ногам, смущалась, прятала их.

Он великодушно отвез ее в студенческую общагу. Люся была студенткой пединститута.

На прощание взял телефон.

Через два месяца они съехались.

С одной стороны, ему надоело жить в свинарнике, который он развел в своей квартире-малосемейке, с другой стороны, на одной жилплощади было сподручнее контролировать Люсины колени.

Знает он эти студенческие общаги с их кукуевскими разнузданными нравами.

Игорь все время смотрел на Люсю, лапал Люсю, упивался Люсей. С ней он чувствовал себя вновь юным, беззаботным, безбашенным.

Все впереди, ребята!

Про “замуж” Люсьен бесед не заводила, а он позицию свою обозначил четко: забудь.

Про всякие девичника, свадьбы, ЗАГСы, подружек невест Люся, к счастью, не мечтала. В магазин “посмотреть на колечко” его не тянула.

Даже хихикала над всеми этими ритуальными штуками. Такая необычная девочка, редкостная, такая вся его.

Два года они жили, как в раю.

Люся родом была из семьи не особо благополучной. Мама ее выпивала, батя отсутствовал изначально. Помимо Люси в семье было еще трое ребят. И имелся отчим, которому дети супруги давно стояли трубчатой костью в кишечнике.

Игорю очень нравилось Люсино пролетарское происхождение. Слаще морковки она ничего в жизни не пробовала. Люсю было легко и не накладно радовать.

Нинка, к примеру, воротила нос от его носков и потных футболок, не хотела дать всех прелестей любви, требовала больше зарабатывать, больше внимания, больше времени с дочкой.

А Люся не требовала ничего. Она отдавала себя всю ему, без остатка. Даже про учебу забыла, бросила институт. Пошла работать на почту, всю зарплату отдавала Игорю. Доверяла его житейской мудрости.

Ждала Игоря вечерами в коридоре. В руках – тапки. Люсьен дышит в эти тапки, согревает их влюбленным своим дыханием. Помогает Игорю переобуться.

На кухне уже мясо жарится, водочка морозно подмигивает из холодильника.

Сама Люся в пеньюаре прозрачном. Облизывается, томно смотрит, жарко дышит в тапки.

Игорь только в подъезд заходил, сразу начинал слюной истекать – Люся, мясо, водочка.

Так и летел скачками на свой пятый этаж – по пузу слюна бежит, ладони потные, глаза влажно блестят.

А их ночи?!

От зависти к тем ночам любой мужик покрылся бы обширным псориазом. Игорь и сам себе завидовал. Чувствовал себя мачо. Никогда не чувствовал, а сейчас начал. Какая там Нинка! Дожила баба до тридцати, а все тот же чулок архивный: “я не настроена”.

Люся вот была настроена всегда.

Потом сказка начала меркнуть – Люсьен внезапно забеременела.

Игорю было досадно. Вспомнил даже про забытую дочь Галю. Сначала будет ор, пеленки и ночные бдения, а потом просто девочка, которая почему-то похожа на тещу и живет в твоем доме. Требует денег, внимания, времени. Мать этой девочки тоже что-то все время хочет. Кричит, предъявляет, пристыживает.

Хотел разораться, запретить беременность.

Но Люся смотрела на Игоря щенячьими глазами: давай, давай, пожалуйста.

Дали.

Родился сын Будимир. Беспомощное красное создание. Зачем он?

Люся с тапками больше не ждала в коридоре. Пеньюар надевала только на его день рождения. А в остальное время в бесформенной майке пытала Будимира грудью. Тот морщил лоб, сплевывал, не хотел молока из груди. Хотел бутылку и стоять столбиком на материнских руках круглосуточно.

Волшебные их ночи Будимир уничтожил. Та, что случалась раз в год, на его день рождения – жалкое подобие прошлого.

От Люси теперь пахло молоком. Грудь у нее стала огромная – Игорю такая не нравилась. Бабья грудь. И живот висел, тоже бабий. Все эти дефекты фигуры напоминали ненавистную Нинку.

Он ушел спать на диван.

Из дома и спиртное было изгнано: “не дыши на Будимира сивухой своей”. Мясо тоже более не жарилось – некогда. Ешь, Игорек, гречу. Утром, днем и вечером – полезнейшая греча.

Дома всюду слюнявые тряпки, подозрительные марли, сопливые платки, пипетки, соплеотсосы, молокоотсосы, клизмы.

И Будимир с кислой рожицей – готовится начать голосить до утра.

Через полтора года снова щенячьи глаза, снова “давай”.

Он хотел предложить Люсе выбирать: он или новое пузо.

Но потом передумал. Будимиром ведь, если быть совсем честным, Люся его не напрягала, с ним она как-то управлялась единолично.

Обреченно дал согласие: рожай, но ко мне за помощью не обращайся.

Появилось отчего-то сразу два ребенка, двойня: Поликарп и Евстафий.

Больше всего Игорь боялся, что и это еще не все. И вдруг внезапно следом появятся сын Бориполк, сын Даромир и еще какая-нибудь Забава Путятишна.

Дома теперь было душно, тесно и пресно.

На их супружеском ложе было густо накрошено печеньем, накидано детских вещей. Обязательно там также возлежал какой-нибудь Поликарп и украдкой срыгивал.

Везде противные слюни, липкие разводы на мебели. Горы грязной посуды. Подгоревшая каша, свернувшееся молоко. Залежи игрушек – целых и сломанных. Особенно бесили дурацкие мягкие игрушки, противными воплями признающиеся в любви или предлагающие потанцевать веселую “Летку-енку”.

Лужи на полу и диване. Кучки на полу и диване.

Старший, Будимир, все время истошно выл. Между вытьем умудрялся откалывать номера. С аппетитом ел стиральный порошок и таблетки. Ритмично и довольно сильно стучал совком по головам брательников. Иногда норовил совершить прыжок с подоконника в большой мир. Его всегда хватали в самый последний миг.

Поликарп был куда спокойнее – молча жевал и точил одежду, обувь, мебель. Оставлял всюду лужицы и кучки, как щенок.

В эти кучки поочередно наступали все, но Игорь чаще всех.

Евстафий был самым приличным. Он не выл, не дрался, не портил мебель. Тихо сидел в углу, погруженный в какие-то свои младенческие думы. Его обычно не замечали. Однажды Люся даже спать его на ночь не уложила, так закрутилась. Евстафий так и просидел невозмутимо всю ночь в своем углу, не пикнул.

Люся, замотанная, с черными кругами под глазами, раздраженно переступала через лужи и кучки. Перешагивала через груды одежды, посудные баррикады, иногда через тихого Евстафия перешагивала.

Иногда украдкой плакала в ванной.

Домой Игорь не хотел приходить, в эту форменную клоаку. К семи вечера, к окончанию рабочего дня, на него наваливалась апатия. И сразу поднималось артериальное давление. И сердце начинало выпрыгивать из груди. И неприятно холодило живот. И дышать становилось тяжело.

Он чувствовал себя в ловушке. Люся, прикинувшись прозрачной утренней росой, затянула его в зыбкую трясину.

Она такая же, как прочие женщины. И даже намного хуже.

Плюс лишь в том, что он проявил смекалку – они не женаты официально: ни разделов, ни дележек. Это Игоря немного успокаивало, немного снижало его давление, чуть успокаивало тахикардию.

Люся тем временем наглела – повадилась требовать помощи дома. Игорь говорил, что его дело – зарабатывать. А она с детьми, которых он не хотел, поскольку у него уже есть дочь Галя, сидит на всем готовом. И она молодая девка вообще-то и недоученный педагог- на ней пахать надо. А ему под пятьдесят – еле сил хватает по утрам ноги с кровати спускать.

И почти перестал приходить домой вечерами. Вновь приник к отдушине: друзья и бабцы на стороне.

А потом Люся выкинула финт – ушла, бросила семью.

На самом деле Игорь иногда представлял себе подобное развитие сюжета. Люсе все надоело, она, подхватив детей, отправляется к своей маме-алкоголичке в Кукуево. Там тянет лямку одинокой мамаши.

Игорь немного “страдает” для порядка, но Люсю не держит – силой мил не будешь!

Делить им нечего – они не женаты. Алименты от него копеечные – на работе ему платят “в конверте”.

Все ему сочувствуют. Его кинула жена и забрала самое святое – детей.

Но все пошло как-то не так.

Люся уходила абсолютно одна. Она пояснила, что чувств к Игорю у нее нет и не было особо. Хотелось из деревни сбежать, вот и съехалась с ним. Терпела старческое тело рядом, храп и сап. Рожала вот даже. Рожала, чтобы в родное Кукуево не вернуться. Как известно, дети семью крепят намертво.

Но более не может себя насиловать – опротивел ей старикашка.

Все эти годы Игоря она про себя называла “баба Груша”. Была у них на селе такая старуха – баба Груша. Очень неприятная бабка с бородавкой на носу. Впрямь как у самого Игоря. и причитает также, как баба Груша: “опяяяять в кучууу наступиииил…”.

А у нее депрессия послеродовая, панические атаки, мигрень, тошнота, недосып.

Глоток свежего воздуха она нашла на сайте знакомств. Зашла познакомиться с другими мамочками, перетереть за коммуникативные проблемы Евстафия и программу самоуничтожения Будимира, да случайно влюбилась в мужчину.

Мужчина не хотел перетирать проблему Евстафия, а хотел ее фотографий в стиле “ню”.

Избранника звали Освальдо. Был он родом из солнечной Испании. Освальдо было шестьдесят. Люся показала его фотографии – подтянутый, седой, белозубый мужичонка. С маленькой жопкой и широченными плечами. Разведен, успешен. Освальдо, несмотря на солидный свой возраст, был пылок, как юноша. Жаждал приезда Люси к нему. Обещал алмазное небо.

Люся на одной руке держала кучки, кислую мину Игоря и возможный рецидив Кукуева. На другой руке – пылкого Освальдо с мелким тазом и буйными седыми кудрями. Кудри с большим отрывом лидировали.

Детей Люся по понятным причинам взять с собой не может – сама еще не пустила корней в чужой стране. Но это пока. Вот пообвыкнется, пообтешется, приручит Освальдо и заберет малюток в сытые капиталистические условия.

Игорь сжимал кулаки и хватал ртом воздух.

Он был не против Освальдо. Но малютки! Пусть бы Люська, как все нормальные женщины, да вот как Нинка даже, детей брала бы с собой, в солнечную Испанию.

А он, Игорь, будет тянуть лямку холостяка и осиротевшего отца. Горестно хмуриться и играть желваками.

Люся все эти откровения произносила деловым тоном.

А потом легко подхватила пакет с трусами и деловито вышла из квартиры.