Екатерина вильмонт биография личная жизнь фото

М. ПЕШКОВА: Писатель Екатерина Вильмонт назвала свою книгу «Дети галактики». Продолжение названия «Чепуха на постном масле» я уронила, потому что кулинарная часть воспоминаний меня в данном контексте вовсе не трогала. Вне даты событий хотелось узнать подробнее о писательской семье Екатерины Николаевны, конкретно о дружбе её отца Николая Вильмонта с Борисом Пастернаком.

Ваш отец был известный переводчик до войны.

Е. ВИЛЬМОНТ: Переводчиком и литературоведом.

М. ПЕШКОВА: Как они познакомлюсь с Пастернаком? Ведь когда читаешь о Пастернаке, всегда видишь рядом фамилию Вильям Вильмонт.

Е. ВИЛЬМОНТ: Папина сестра была замужем за родным братом Бориса Леонидовича. Так, вероятно, и познакомились. Факт знакомства я уже не помню. Это была как бы родственная связь. Они сдружились, общались уже автономно.

М. ПЕШКОВА: А каковы были эти общения? Что отец рассказывал?

Е. ВИЛЬМОНТ: Вы знаете, он ведь написал об этом в своей книге воспоминаний, всё очень подробно, это очень хорошая книга, которая была большим тиражом издана в своё время. Там это всё сказано. Он писал эти воспоминания в течение многих лет, писал в стол. Он не дожил до опубликования этих мемуаров. Восторженно о нём всегда отзывался, хотя понимал очень многое, и негативное, что было в характере Бориса Леонидовича и в образе жизни, достаточно трезво, хотя и не настолько трезво, как матушка моя. Она была трезвее вообще в оценках людей, не только Бориса Леонидовича.

М. ПЕШКОВА: А как состоялось знакомство отца с Мариной Цветаевой?

Е. ВИЛЬМОНТ: Пастернак и познакомил, когда она вернулась из эмиграции, ею занимался Пастернак, достаточно быстро этим утомился, подключил к этому делу отца. Так и состоялось это знакомство и некая влюблённость Марины Ивановны в отца, который, действительно, был молодым, красивым тогда. Она ему не нравилась, как женщина она его никак не увлекала. Я помню рассказ матери о том, как она должна была куда-то уйти, а к отцу должна была придти Марина Ивановна. Не на свидание, у них были какие-то дела с переводами.

И мама, перед тем, как уйти, вешала бельё во дворе. И вдруг увидела, что идёт Марина Ивановна, очень тоненькая, очень лёгкая, прямо летела. Когда увидела меня, – рассказывала мама, – в ней как будто выключили свет. Ей даже стало жалко её. Этот мамин рассказ я хорошо помню.

М. ПЕШКОВА: Какие-то творческие переклички Вашего отца и Марины Ивановны были?

Е. ВИЛЬМОНТ: Не думаю. Они работали с переводами. Об этом я ничего не могу сказать.

М. ПЕШКОВА: А как Вам удалось пробить книжку, воспоминания отца?

Е. ВИЛЬМОНТ: Это был 1989 год, это было вполне такое время, когда всё из ящиков доставалось и издавалось. Мне очень помогла в этом давно покойная Майя Илисаевна Тенберг, которая просто пробила это в «Советском писателе». Потому что я – человек абсолютно непробивной, и пробивать я ничего не умею. Она мне очень помогла, я буду ей за это всегда благодарна.

М. ПЕШКОВА: Из какой семьи Вильям Вильмонт и почему у него двойная фамилия?

Е. ВИЛЬМОНТ: Фамилия у него в силу его литературных пристрастий. Вообще, они Вильямы, отец его был детский врач, очень известный в Москве, в Морозовской больнице, доктор Николай Николаевич Вильям. В Вильмонт – это было взято из каких-то генеалогических изысканий отца. Ничего больше я Вам не могу поведать, потому что сама, к сожалению, этим мало интересовалась, генеалогией, всеми этими делами. Сейчас, может быть, можно было бы всем этим заняться, но мне уже это как-то… Ну так – и так. У меня есть фамилия, она мне нравится, меня ни с кем не спутаешь.

Была такая московская семья, интеллигентная, с тётушками, с бабушками, с какими-то гувернёрами, по-моему, даже. Большая семья, их там было два брата и три сестры, пятеро детей. Одна из этих сестёр и вышла замуж за брата Пастернака. Она была тоже архитектором, как и Александр Леонидович, вторая сестра была филологом, преподавала в институте иностранных языков, Анна Николаевна, а Маргарита Николаевна была человеком сложной судьбы, была сослана, папин брат погиб в лагерях, Рудольф. Эту семью никакие ветры не миновали исторически.

Естественно, там говорили на разных языках в доме, всё это было. Но тогда был такой уклад, детский врач мог содержать большую семью, где были ещё и тётушки. Одна из тётушек была художницей, другая просто тётушкой. Могу ещё сказать, есть такая пикантная история, когда моему отцу было лет 16, он попал в фавориты к Антонине Васильевне Неждановой, знаменитой певице. Был роман.

М. ПЕШКОВА: Московский мальчик, который волею судеб знал языки, и как дальше продвигалось его знание языков? Где он учился, что он кончал, у кого он учился?

Е. ВИЛЬМОНТ: Во-первых, в семье говорили на разных языках, отец знал немецкий, французский, английского не знал совершенно. В основном немецкий, корни были немецкие, много их было. А потом он учился в Брюсском институте. Если я не путаю, то у профессора Рачинского. Я не так хорошо это знаю, может это стыдно, но это так.

М. ПЕШКОВА: А как у детей двух переводчиков сложилась судьба дочери? Вас с детства «кормили» иностранными языками?

Е. ВИЛЬМОНТ: Нет, меня не «кормили» иностранными языками, меня просто кормили. Язык я учила потом, просто в доме это висело. Но я учила язык просто на курсах немецкого языка. Некому было дома со мной заниматься. А с английским, мне приглашали педагогов, но не шло, не моё это было. С одной преподавательницей я так подружилась, что нам было не до занятий, мы просто болтали. И видимо у меня была склонность к немецкому языку, видимо, это уже генетическое, 30 лет своей жизни я отдала переводу с немецкому. Я же очень поздно начала писать, в 49 лет.

М. ПЕШКОВА: Вы, наверное, биограф мамы? Как она увлекла Вашего отца, такого красавца?

Е. ВИЛЬМОНТ: А она тоже была красавица. Она была совершенно очаровательная женщина, редкого темперамента и обаяния. Так и увлекла. Они познакомились в ВОКСе, это Всесоюзное Общество Контактов с иностранцами, по-моему, это так расшифровывалось, точно не помню. Вот там они и познакомились, и объяснились во время работы на овощной базе, это было в 30-х годах, и прожили больше 50 лет вместе.

М. ПЕШКОВА: Ваша матушка тоже занималась переводами, как и отец?

Е. ВИЛЬМОНТ: Моя мама – классик советского перевода, Наталья Ман. Если отец переводил только стихи и только с немецкого, то мама переводила только прозу с немецкого, английского и французского немножко. Она перевела Томаса Манна, «Будденброков», «Феликса Кроля», новеллы, «Смерть в Венеции», она перевела Эккермана «Разговоры с Гёте», перевела Гёте «Поэзия и правда», драмы Шиллера. Очень и очень много.

М. ПЕШКОВА: Первоначально Вы пошли по маминым стопам?

М. ПЕШКОВА: Да, я пошла по маминым стопам и мне очень нравилась моя профессия, я никогда в жизни не собиралась ничего писать, особенно в условиях советской власти. Я понимала, что то, что нужно советской власти, глубоко неинтересно мне и, соответственно, что советской власти не интересно то, что интересно мне.

М. ПЕШКОВА: А как же случилось, что появилось первое Ваше прозаическое произведение? Вы, видимо, тогда решили расстаться с переводом?

Е. ВИЛЬМОНТ: Я не решала расстаться с переводом, я была вынуждена с ним расстаться, просто потому, что он перестал меня кормить. Это начало 90-х, ничего не издавалось, если издавалось, то деньги просто не платились. Мне один приятель сказал: «Попробуй писать сама, что-нибудь попробуй». Я села, подумала и за два месяца написала свой первый роман «Путешествие оптимистки». Он был как-то никому не нужен в тот момент, хотя все мне говорили, что роман очень хороший, написано хорошо, но нет серий, нет денег. Что-то всё время не было. Тот же приятель сказал: «Попробуй написать детский детектив». Я не умею. Но я написала 20 страниц, отдала в издательство, через неделю со мной заключили договор на две книги, а потом уже на 10, потом ещё, так и пошло.

М. ПЕШКОВА: Кто бывал у Вас в гостях? С кем родители дружили?

Е. ВИЛЬМОНТ: Наиболее близкие друзья моих родителей – это было семейство, послужившее прототипом Леонида Зорина для «Покровских ворот», семейство Хоботовых. Я хорошо знала и любила этих людей, это была замечательная переводчица с французского Надежда Михайловна Жаркова и два её мужа, Борис Аронович Песис* и Всеволод Алексеевич Рубцов. Они не очень похожи на то, что изображено у Зорина, но, тем не менее, я очень люблю этот фильм, независимо от того, что знаю прототипов. «Покровские ворота»… На самом деле это было у Петровских ворот. Зорин был соседом Бориса Ароновича по огромной коммуналке у Петровских ворот.

Я в детстве бывала в этой коммуналке, Зорина я боялась, будучи совсем маленькой девочкой. Это всё, что я об этом помню.

М. ПЕШКОВА: Я хотела спросить о Жарковой, Вы выросли на её руках?

Е. ВИЛЬМОНТ: В общем, да. Я очень её любила, мне было с ней очень интересно, весело, она никогда ничего не назидала, всегда со мной играла, рисовала мне даму с собачкой, хотя рисовать не умела, всячески со мной дурачилась. Человек она была очаровательный. Они с папой дружили ещё с института, папа умер в Переделкино, в столовой Дома творчества, просто в одну минуту, и Надежда Михайловна, которая при этом присутствовала, сказала: «Я хочу умереть, как Коля». И ровно через неделю она умерла там же, в Переделкино, только в саду. Это было удивительно просто. Она как будто сказала себе, что должна это сделать. Они были очень немолоды, им было по 85 лет. Вот так произошло…

М. ПЕШКОВА: Прозаик Екатерина Вильмонт о доме, родителях и их друзьях на «Эхо Москвы» в программе «Непрошедшее время».

Е. ВИЛЬМОНТ: Ещё у нас бывали друзья – Геннадий Семёнович Фиш** со своей женой Татьяной Аркадьевной Смолянской. Он умел поражаться, человек был темпераментный, очень добрый, способный к игре, к какому-то лёгкому общению. Очаровательный был человек. Татьяна Аркадьевна была человеком покруче, как теперь говорят. Она очень любила назидать иногда, но мне, девочке маленькой, казалось, что она излишне назидает. Но всё равно, это были люди, я с дочерью их дружу по сей день. Они были наши друзья, наши соседи по Пахре. Масса каких-то картинок, которые стоят перед глазами. Словами сложно их передать.

Я помню приходящую к нам, я её всегда называла тётя Таня, у неё была такая шубка, тогда это называлось нутрия, но говорили, что это стриженная обезьяна, тогда это производило впечатление на маленькую девочку советской действительности начала 50-х, когда ничего не было. Девочка – она есть девочка. Какие-то вещи Татьяны Аркадьевны запомнились. Запомнился телевизор, который был у них в доме, у нас ещё тогда не было. Вы, наверное, помните, был такой телевизор «Ленинград», шторка такая отодвигалась и маленький экранчик был.

М. ПЕШКОВА: Татьяна Аркадьевна была многолетним редактором журнала «Дружба народов», и многие писатели получили путёвку в жизнь из её рук, благодаря тому, что она была читателем их рукописей.

Е. ВИЛЬМОНТ: Безусловно так, очень многие писатели. Просто годы, когда мы наиболее близко общались, Татьяна Аркадьевна не работала, она ведь пошла опять работать в «Дружбу народов», проработала там больше 30 лет после смерти Геннадия Семёновича. А тогда и я выросла, это было уже не так тесно. Но, безусловно, я знаю очень многих писателей, которым она помогла. Она была замечательным профессионалом, неравнодушным до последних дней, а умерла она на работе в возрасте 92 лет. Это само по себе невероятно.

М. ПЕШКОВА: Кто ещё приходил к родителям, кто Вам запомнился, какие моменты?

Е. ВИЛЬМОНТ: Я с большой нежностью вспоминаю Вильгельма Вениаминовича Левик***, переводчик замечательный, очень своеобразный человек. Я помню, он приходил в нашу коммунальную квартиру, переступал высокий порог нашей комнаты, поднимал меня на руки, это называлось «выше лампы», я этого боялась, визжала, я это очень хорошо помню. Помню, он пришёл как-то на мой день рождения со своей женой, необыкновенно красивой женщиной Татьяной Васильевной Брагиной, актрисой. Я её платье помню до сих пор, как это ни смешно.

Приходил к нам весь цвет переводческого мира тогдашнего, Евгения Давыдовна Калашникова, Наталья Григорьевна Касаткина, всех и не вспомнишь. Приходили какие-то странные люди, был такой человек по фамилии Голосовкер, с большой головой, басом, который почему-то мою маму называл Мойра Семёновна. Приходил, конечно же, Николай Михайлович Любимов, с которым очень дружили родители, как-то они схулиганили. Он плохо знал немецкий, папа дал ему собрание сочинений Шиллера перевести «Коварство и любовь», за что он дал маме перевести в обмен Мольера «Лекарь поневоле». Они вместе работали над этим, правя друг друга, ругаясь, возмущаясь, всё это было очень бурно, темпераментно.

Николай Михайлович был переводчиком супер-класса, человеком очень остроумным, они с мамой иногда изъяснялись просто матом, но это было очень элегантно. Он был человеком, не видящим окружающей действительности. Однажды у нас из комнаты вывезли всю мебель куда-то в ремонт. Он вошёл и ничего не заметил отсутствия мебели. Ему дали на что-то сесть – и этого было достаточно!

М. ПЕШКОВА: С переводчиком Львом Гинзбургом как-то пересекались ваши дороги?

Е. ВИЛЬМОНТ: Безусловно, Лев Владимирович был папиным учеником, и никогда об этом не забывал. Он всегда это помнил, говорил, что он ученик Вильмонта. Я очень хорошо помню, как мы снимали дачу в деревне Репехово, и Лев Владимирович со своими крошечными детьми приходил и читал «Вхождение на железный завод», перевод. Там была такая ужасная фраза для моей детской души, непереносимая – «печь нажралась и зубы скалит, пусть граф рабов своих похвалит». Там сожгли злодея вместо хорошего человека, но всё равно это было ужасно. Я очень страдала в детстве. Это я хорошо помню.

И вообще, много в жизни он помогал, Лев Владимирович, когда он занимал какие-то посты. Когда у папы случился инфаркт, первый, кто приехал, был Лев Владимирович. Я ни одного дурного слова не могу о нём сказать, кроме хороших.

М. ПЕШКОВА: Наверное, очень была сложна жизнь старого человека, Вашего отца, ведь работы переводческой, наверное, не было?

Е. ВИЛЬМОНТ: Дело в том, что он не только переводил, он и сам писал. Он же не переводил то, что называется «подёнщина», то, что переводила я в советские годы. Скажем, он решил перевести «Натана Мудрого» Лессинга. Это замечательный перевод. Он его перевёл. Тогда перевод кормил. Ведь папа не дожил до этого крушения, он умер в 1986 году, когда только-только что-то зашевелилось, какие-то ростки пошли. Никто не мог предположить масштабов. А до гибели перевода, как искусства, как школы, он не дожил. Я не помню такого, чтобы в доме у кого-то не было работы.

Работа была. Как говорил Олег Чухонцев****, в доме, куда не плюнешь, попадёшь в члена Союза писателей. Нас было трое, мы работали. Я не помню безработицы своей.

М. ПЕШКОВА: Я так поняла, что Олег Григорьевич был другом вашего дома. И на даче у вас бывал, да?

Е. ВИЛЬМОНТ: Да. Но не в Пахре, а на даче, которую мы снимали в Эстонии. Недавно с удовольствием была на вручении ему премии «Поэт».

М. ПЕШКОВА: А какая речь была потрясающая у лауреата!

Е. ВИЛЬМОНТ: Да. Он мне тогда позвонил и сказал: «Катя! Прости меня!» Я говорю: «За что тебя прощать?» «Я потом, когда я прочитал эту речь, как я не упомянул Николая Николаевича! Мне никто столько не дал, сколько он!» Я говорю: «Олег, я к тебе не в претензии, я понимаю твоё состояние». Я была очень рада факту, что Олег получил эту премию.

М. ПЕШКОВА: А дача в Эстонии, когда Вас пограничник нашёл. Что это было?

Е. ВИЛЬМОНТ: Нет, он не нашёл в результате. Это Олег и моя подруга Галя, с которой мы были на вручении этой премии, они были у нас нелегалы. Они прятались со своими чашками в огороде, когда приходили пограничники. Это была пограничная зона и время от времени пограничники приходили проверять. Хозяйка предупредила, что они идут, и гости прятались в огороде.

М. ПЕШКОВА: Это в каком месте Эстонии?

Е. ВИЛЬМОНТ: Это такое местечко Вызу. Это довольно далеко, около 100 км от Таллина, в сторону Ленинграда. На море. Это не Рижский залив, а Финский. Они познакомились в Ялте, когда Олегу было лет 25. Они приехали вместе в Москву, он привёл его в дом, Олег стал у нас совсем завсегдатаем и другом. Хотела Вам рассказать замечательную историю, как мы собирали грибы. Я не видела никогда человека, хотя Олег, вроде бы, близорукий, который бы так видел грибы, как он. Это было в Эстонии. Мы рано-рано утром пошли с ним за грибами, поехали за 7 км на автобусе собирать грибы.

Там такое местечко Кясму, где было много грибов. Было так душновато после дождя, мы как-то по краю походили, как-то ничего нет. Меня разморило, я села на камушек, сижу. А Олег где-то бродит. Вдруг смотрю, он несётся огромными скачками и кричит: «Идиотка! Что ты тут сидишь!?» Хватает меня за руку и тащит. И я вижу чудо! На серебристом ягеле, среди не очень больших валунов и маленьких сосен коротких какое-то чудо – россыпь, красная россыпь! Это были подосиновики и белые. Но у белых, почему-то, была красноватая шляпка. Количество этих грибов не поддавалось описанию. Мы были как сумасшедшие!

У нас были две большие корзины, эти корзины заполнились мгновенно. У меня был пластиковый плащ, у меня был платок – в платок. Потом Олег снял майку, завязали эту майку узлом. Что-то ещё… А они всё не кончались. Но мы уже поняли, что мы не сможем это унести. И к тому же, мы в азарте опоздали на автобус. Мы сломали палку, положили её на плечи себе, навязали туда все эти узлы, и пешком, под солнцем припекавшим, мы пёрлись 7 км счастливые до невозможности! Потому что такого не видели ни он, ни я. Правда, когда мама это увидела, она очень крепко выразилась, она сказала: «Это же надо чистить ещё всё!»

Но мы чистили все, раздали соседям, и это было большое-большое счастье, связанное с Олегом такое незабываемое воспоминание…

М. ПЕШКОВА: Прозаик Екатерина Вильмонт рассказывала о своих родителях и их дружбах, об отце Николае Николаевиче Вильям-Вильмонте, крупнейшем советском германисте, и маме, переводчице немецкой литературы Натальи Ман.

Звукорежиссёр Наталья Селиванова и я, Майя Пешкова. Программа «Непрошедшее время»

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

* Борис Аронович Песис (1901 – 1974) – известный советский критик, автор книг и этюдов о французской литературе.

** Генна́дий Семёнович Фиш (28 марта (10 апреля) 1903, Одесса – 6 июля 1971, Москва) – русский советский писатель, переводчик, киносценарист.

*** Вильге́льм Вениами́нович Ле́вик (13 января 1907-1982) – российский поэт-переводчик, литературовед, художник. Родился в Киеве. В 1938 году вышла в свет его первая большая работа – перевод поэмы Гейне «Германия». Переводил У. Шекспира, Дж. Байрона, Ж. Лафонтена, В. Гюго, Т. Готье, Ш. Бодлера, И. В. Гёте, Ф. Шиллера, Н.Ленау и др.

**** Оле́г Григо́рьевич Чухо́нцев (род. 8 марта 1938, Павловский Посад Московской области) – российский поэт. Олег Чухонцев – лауреат Государственной премии Российской Федерации (1993), Пушкинской премии фонда Тепфера (1999) и Пушкинской премии России (2003). Живет в Москве.

Источник