Евгений головин певец биография личная жизнь

Сегодня, в день рождения Евгения Головина, мы открываем новую рубрику, в которой будем рассказывать о людях заслуживающих, на наш взгляд, пристального внимания с культурной точки зрения. Так же, впервые мы публикуем статью сотрудника отдела периодики, посвященную нашему сегодняшнему юбиляру. Итак –

                                                “Последний метафизик”
                                               Памяти Евгения Головина
Все мы привыкли воспринимать термин «метафизика» как нечто абстрактное, философское, не относящееся к реальности. В советское время, это слово было чуть ли не ругательством. Да и мало кто из людей, не считая выпускников философских факультетов, понимал, что скрывается под ним. Тот, о ком я хочу рассказать, не просто понимал значение этого странного слова, он сам являлся метафизиком, последним отечественным метафизиком. Впрочем, сфера его интересов была столь широка, что и это определение во многом условно.
В октябре 2010 года Евгения Всеволодовича не стало. Он тихо покинул этот мир на семьдесят втором году жизни. Для него, человека привыкшего оперировать другими ценностными категориями, и прежде всего в отношении себя самого, смерть всегда была чем – то близким и естественным, он воспринимал её иначе, чем большинство из нас. Неслучайно Гейдар Джемаль, близкий друг Головина, озаглавил свой доклад на семинаре памяти покойного, так, – «Евгений Головин и прижизненный опыт смерти.»

Евгений Всеволодович родился 26 августа 1938 года. Рано лишившись отца, он в четырнадцать лет, экстерном заканчивает среднюю школу. Затем следует период учёбы на филологическом факультете Московского университета. Уже тогда, в студенческом возрасте, проявляется его склонность к постижению необычного, нестандартного. Официальная советская наука его не устраивает. Он изучает латынь, читает схоластов в оригинале, знакомится с трудами алхимиков. Страсть к изучению языков, станет для него, в последствии, важным элементом личности.  Головин совершенно не вписывается в окружающую его реальность. Более того, советский режим и он – несовместимы. Рано встав на тропу диссидентства, он оригинально «косит» от армии, – является в военкомат с банджо, поёт и призывает военкома ближе познакомиться с американской культурой. Власть ставит на нём «крест», выдав Головину «белый билет». Но это ни сколько не огорчает юного исследователя.  Вскоре он становится одним из лидеров московского эзотерического подполья, в конце 60х знакомится с Юрием Мамлеевым и входит в т.н. «Южинский кружок», подпольную группу мистиков, собиравшуюся на квартире в Южинском переулке. КГБ (который Головин называл «Орденом голубых бриллиантов») пристально следит за «южинцами» и в конце концов арестовывает подпольщиков. Мамлеева высылают в Америку, а Головина, за пресловутый «стопервый километр». Власти навешивают на него ярлыки сатаниста, фашиста и мракобеса. От подобной репутации, между прочим, не так-то легко отделаться. До сих пор в интернете можно прочесть о Головине как о «рейхсфюрере чёрного ордена».

А чем же занимался Евгений Всеволодович на самом деле?  Из воспоминаний Джемаля, – в советское время [он] был широко известен в академической среде, хоть считался маргиналом. Головина часто привлекали в качестве эксперта, составителя или критика в авторитетные издания типа “Вопросов Литературы” или “Литгазеты”. Он регулярно участвовал в составлении и редактированием академических сборников, в частности был критическим редактором и автором предисловия сборника Рильке. ( издательство «Искусство» 1971 год.)
С этим сборником, кстати, связан интересный скандал. Заскучав от работы над предисловием, Головин решил созорничать: он написал по-немецки два письма, якобы самого Рильке, перевёл их на русский и в таком виде поместил в сборник. Советские германоведы впали в ступор и начали названивать Головину, пытаясь выяснить источник происхождения писем. При этом, маститые литературоведы приняли их за подлинные. Эжэн ( или «адмирал» –  так называли его друзья ), отсылал вопрошающих по несуществующим адресам, тянул время. Наконец книга вышла, обман раскрылся. Поставившие свои громкие имена под сборником учёные, были посрамлены как профаны. Чего добивался этим Головин? Фрондировал? Нет. Он презирал их всех, стараясь высмеять. Через много лет он писал: Каждый, кто учился в советском институте, сталкивался с преподавателями сей дисциплины ( марксизм – ленинизм) — мужчинами, одетыми навечно в серые, непристойно дешевые костюмы, и неприступными. неподвижнолицыми дамами без всяких признаков кокетливости или косметики. Таких мужчин не хочется приглашать кататься на чертовом колесе, к таким дамам не тянется порывистая рука.

Иногда, неприятие им советской действительности, выплескивалось в довольно агрессивных формах. Работая редактором в отделе иностранной литературы одного из московских издательств, Головин никогда не рекомендовал к печати серьезных, качественных западных текстов. На вопрос друзей Почему?, «адмирал» отвечал: «а что бы советская сволочь не читала хороших книг».
К «советской сволочи» он относил следующие персонажи: …злые тролли, к ним относятся домохозяйки из коммуналок, подъездная, угрюмая и решительная урла, ловкие поджарые алкаши, собравшиеся озябшим утром у ларька, – эти несут в себе темное упругое бытие, готовое в любой момент рассыпаться звездной, едва собранной против случайного объекта, агрессивностью.
С конца 50х, Головин, пользуясь открытыми фондами «ленинки», скурпулёзно изучает трактаты по алхимии и герметизму. Помимо этого, он штудирует книги Рене Генона и Юлиуса Эволы, увлекается «чёрным» жанром в литературе: Лавкрафтом, Жаном Рэ, Майринком, графом Лотреамоном, Эдгаром По, переводит Бодлера и Рембо.
               Увлечение трудами Эволы, Генона, Элиаде, постепенно приводит его к своеобразному осмыслению европейского традиционализма. Он видит то, о чём не подозревает никто из его современников. Головин заново открывает для себя истоки христианства, постигает смысл греческих мистерий, переосмысливает корни фашизма. Он настолько не похож на других людей, что в некоторых вызывает ужас своей запредельностью. Вот как говорит о нём один из его немногочисленных учеников: – “Когда мы находимся в одном пространстве с ним, трудно отделаться от ощущения, что процент грозового озона невероятно повышен; мы задыхаемся от сухой прозрачной прохлады, увлекаемся нечеловеческой свежестью – эту марку его присутствия нельзя спутать ни с чем… 

       Маргинализированный и выброшенный советским обществом, Головин ведёт жизнь эдакого «внутреннего эмигранта». При этом, его нельзя ставить в один ряд с диссидентами 70 х. Он далёк от прославления западной социальной модели, которую беспощадно громит Рене Генон. Так же, Эжэн не считает и социалистическую систему приемлемой. Традиция, усвоенная им в средневековых трактатах, мир алхимии, метафизический взгляд на происходящее, – вот его путь. Он никого не призывает следовать этим путём, но, подобно Сократу, только задаёт вопросы, пытаясь вывести своих знакомых и собутыльников из под дьявольского, зомбирующего давления общественных стереотипов. Он мыслил и говорил как человек античности, – «Античная этика признавала две главные категории — свободу и рабство, различия расовые, национальные не играли особой роли.» Он не патриот и не космополит. Для него не существует политики. К науке же, Головин относиться скептически, подозревая в фундаментальных академических принципах подлог и авторитарность. При этом, он очень требователен к самому себе. Прочесть книгу для него значит прочесть все произведения автора, желательно на языке оригинала. Он копается в мелочах. Не находя чего-то, – реконструирует, додумывает. На публике же, ведёт себя подчёркнуто легко, скрывая за дендистким поведением, кропотливую работу сознания. Головин, например, считал, что прежде чем интересоваться, ну скажем, библейскими текстами, необходимо лет шесть поучить древнегреческий язык, или иврит. Его, на первый взгляд, легковесные утверждения, были плодом гигантского, многолетнего интеллектуального труда.

  Смена политического строя, начавшаяся во второй половине 80х, хотя и не вызывала у него эйфории, зато позволила более широко изложить свои взгляды. Головин, сидя у себя в глубоком подмосковье, пристально наблюдает за новыми течениями в культуре, массово возникающими группами традиционалистов, новых правых. Не претендуя на влияние, он начинает публиковаться. Первая книга Головина «Сентиментальное бешенство рок-н-ролла» выходит в 1997 году. Заявленная как работа о творчестве рок-группы «Центр» Василия Шумова, она не ограничивается рамками анализа текстов и музыки — Головин пишет о Средневековье и «Совдепии», о современном мире и русских, об авангардном искусстве и магии. Он пишет предисловия к изданиям некоторых фантастов, переводит рассказ Г.Ф. Лавкрафта «Потусторонний», роман Г.Г. Эверса «Духовидец. Из воспоминаний графа фон О…», а так же рассказы Томаса Оуэна и Жана Рэ. Головин и сам пишет ряд гротескных вещей: «Беседа нищих», «Куклы», «Сны про метро», «Эгоцентрик». Начинает сотрудничать с некоторыми музыкантами, Александром Ф. Скляром, Вячеславом Бутусовым, которые создают песни на его стихи.
             Публикуются и его небольшие работы. Вот, например, яркий образчик отношения Головина к науке в целом и математике в частности приведённое им в «Цивилизации Блефа» : Мы живем в царстве обобщений, округлений, приблизительностей, больших цифр. Из своей законной области — метафизики и теологии — абстрактные понятия проникли в математику, затем в обыденное существование. В шестнадцатом веке бесконечность и “ничто” (под видом ноля) проскользнули в математику, а затем в обыденную жизнь. Так же точно причинно-следственная связь — предположение из теории силлогизмов — вольготно поехала по науке и повседневности.  

   Головин не приемлет современного научного дискурса, но не как гедонист – недоучка, а как античный или средневековый мыслитель. Для него анализ – синоним святотатства. Если мы разделим целое, оно попросту исчезнет, – утверждает он. Названия его статей говорят сами за себя: «Артюр Рембо и неоплатоническая традиция», «Франсуа Рабле: алхимический вояж к Дионису», «Ослепительный мрак язычества», «Алхимия в современном мире: возрождение или профанация?», «Джон Ди и конец магического мира», «Спящая красавица: Женская субстанция в герметике», «Правда и ложь бессмертия».
              Самым масштабным его трудом, стала книга “Приближение к Снежной королеве”, где Головин рассматривает проявление алхимии в искусстве. Мне кажется, что он понимал вот эти свои высшие сферы не только через личный мистический опыт, но и через искусство. Неслучайно он так часто цитировал классиков французской литературы и отсылал нас к художникам средневековья. Для него не существовало мелочей. Он мог из обыкновенной женской юбки вывести целую культурную парадигму. Одна из его лекций так и называлась: «Юбка с разрезом и без.», где Головин ловко продемонстрировал неразрывную связь моды, танца, философии, революций и экономики.

Вы меня спросите, чем же этот человек заслуживает нашего внимания? И правда. С миром науки он был в глубочайшем разрыве, не признавая за ней особой ценности. Я уже не говорю о тех мифах и слухах, которые ходили вокруг него при жизни и множатся после смерти. Пожалуй, личность Евгения Всеволодовича уникальна. Совсем не обязательно разделять его взгляды, но его  отношение к самому себе, его интеллектуальная мощь, его удачная реконструкция античного восприятия окружающего, заслуживают всяческих похвал. Потом, отвага заключается не только в броске на колючую проволоку, но и в решимости идти до конца, отстаивая своё понимание вещей.
              Однажды, отвечая на вопрос “Как вы, алхимик относитесь к смерти?”, Головин ответил: “Как к полному абсурду. Для алхимика нет смерти вообще. Так называемая смерть – это устранение физического компонента”.

                                                                                                                                              Мингалеев Максим