Хмельницкая марина

Время МН, 7 июня 2001 года

Анатолий Клименский

Марина ХМЕЛЬНИЦКАЯ: “Театральная
академия – часть культурного космоса”

Фото Альберта Мусина

Около года назад трагически погиб ректор
Российской академии театрального
искусства (бывший ГИТИС) Сергей Исаев. С его
именем связана целая эпоха жизни
старейшего творческого вуза Москвы. Найти
замену человеку, сделавшему, по общему
признанию, столь много, было очень непросто.
Обсуждались разные, самые неожиданные
кандидатуры. Наконец споры стихли. Ректором
РАТИ избрана Марина Хмельницкая, историк
театра, профессор, в последние годы –
проректор академии.

– Марина Юльевна, известны ли какие-нибудь
результаты расследования трагедии,
случившейся в РАТИ год назад?

– Нет, результатов я никаких не знаю. Но мы
все уверены, что это было заказное убийство.
В нашем институте, видите ли, несколько
десятилетий длился ремонт бессмысленный и
беспощадный и длился бы еще неизвестно
сколько, если бы за дело не взялся Сергей
Александрович…

– Если можно, немного о себе. Говорят, что
ваши родители были замечательными актерами.

– Да, и мама, и папа. Они работали в
легендарном Камерном театре, у Таирова.
Папа был ведущим актером, постоянным
партнером великой Алисы Коонен. Когда
Камерный театр закрыли, он стал опереточным
комиком, потом руководил Театром
музкомедии в Ленинграде, позднее –
Волгоградской опереттой. И всегда
преподавал актерское мастерство. Помню, как
я в детстве через стеклянную дверь
наблюдала, как мама и папа репетируют со
своими учениками.

– Это правда, что вас и Алису Коонен
связывала многолетняя дружба?

– Учитывая разницу в возрасте, скажем, это
были дружеские отношения.

– Они не прекратились после того, как
Камерный театр закрыли? Как известно, это
вынудило Коонен навсегда покинуть сцену…

– Да, но тем не менее мы продолжали
общаться – и тогда, когда все это случилось,
и все последующие годы ее жизни.

– Тогда, в начале 50-х, искусство Таирова и
Коонен было объявлено идейно и эстетически
чуждым. Если честно, что вы думали об этом?

– Если честно, то, думая и об этом, и о
многом другом, я, как и любой из нас,
вынуждена была делать свой выбор – сначала
чисто человеческий, потом профессиональный.

– Такую возможность предоставил вам
ГИТИС?

– Да, безусловно. Я пришла поступать в
ГИТИС, как и большинство абитуриентов, с
единственным намерением быть в театральном
искусстве, вращаться среди людей театра…
Словом, за пропуском в этот заманчивый мир.
Большинство – и тогда, и сегодня – приходит
именно за этим. Или за гарантиями славы,
успеха, прочного, престижного положения в
обществе. Это, знаете, тоже своего рода
выбор, его неизбежный начальный этап, когда
все на уровне ощущений, фантазий и т.д.
Ложных, как правило… Но стоит переступить
молодому человеку наш порог, он тут же
начинает мир театра открывать заново…
Попадает в сообщество каких-то странных
людей, в совершенно новую, как оказывается,
для него семью, живущую по каким-то странным
правилам, трудной жизнью, в вечной борьбе за
существование… И, самое главное,
пребывание в этой семье ровным счетом
ничего не гарантирует, не дает никуда
никакого пропуска, не обещает ни славы, ни
успеха, ни приличного престижного
положения. И чем более талантливым ощущает
себя молодой человек, тем острее о н
чувствует, что ему предстоит не блистать, а
учиться, учиться, учиться до бесконечности.
Вот здесь и приходится выбирать в этом
самом чисто человеческом плане…

– Уходят?

– Как ни странно, почти никто, единицы…
Молодых, знаете, спасает вера в удачу.
Сложнее потом, когда к ним приходит
осознание уровня требований, предъявляемых
избранной профессией. После первых чисто
профессиональных проб и первых неизбежных
ошибок.

– И на этом этапе происходит отсев?

– Да, как правило, к концу первого года
учебы. Для всех отчисляемых это почти
всегда трагедия.

– Выбор пути уже как бы сделан, все
внутренне решено и вдруг…

– И вдруг обнаруживается неспособность
его реализовать на практике, – по крайней
мере в стенах ГИТИСа. Приходится
расставаться. Наверное это жестоко, но
лучше не оставлять человеку иллюзий с
самого начала – не придется каяться потом.
На мой взгляд, это гуманный подход.

– А педагогическая ошибка возможна?

– Да, в принципе возможна, иногда отчисляют
неправильно. Но, увы, гораздо чаще
неправильно не отчисляют, дают доучиться –
ведь, нам, педагогам тоже свойственны
иллюзии. Но неожиданный успех, внезапная
слава – это чудо, которое редко бывает в
реальной жизни. Большинство добивается
успеха изнурительным трудом. И так же, как
мы выбираем профессию, точно так же она нас
выбирает. В ГИТИСе много специальностей, а
профессия у всех одна – мастер своего дела.
Другие театру просто не нужны. Ведущий
предмет, интегральный предмет в ГИТИСе – это
мастерство. Основная ячейка – мастерская,
курс во главе с признанным Мастером. И в
мастерской все годы обучения растет новое
поколение мастеров театра. Так мы и пишем в
институтском расписании: мастерство актера,
мастерство режиссера, мастерство
балетмейстера, сценографа…

– О мастерах ГИТИСа говорят, что они чуть
ли не диктаторы…

– Мастерская – это прежде всего творческий
театральный коллектив, семья своего рода,
так уже более ста лет – от поколения к
поколению.

– Но ведь возможен и конфликт
театральных поколений, по крайней мере
история театра их знает немало.

– В каком-то смысле он неизбежен, весь
вопрос в его плодотворности.

– Какой же из конфликтов плодотворен?

– Творческий. Тогда, когда законом
является развитие, движение театрального
искусства, а не борьба амбиций и самолюбий.

– Но любое развитие идет на какой-то
основе, на основе какого-то принципа, закона…

– Для ГИТИСа этим принципом всегда было то,
что Станиславский назвал жизнью
человеческого духа, воплощенной в
художественной форме. Это является целью.
Это современный разговор о современном
человеке на современном театральном языке.
Кстати, это как раз то, что было в основе
творческих поисков и творческого союза
Таирова и Коонен. Дерзкие, новаторские
формы режиссуры Таирова не могли бы
родиться, если бы не были одухотворены
актерским искусством Коонен. Это и есть
идейный и эстетический выбор, та вера,
которую исповедуют в ГИТИСе.

– Но для реализации этого выбора
необходимо не только пространство сцены
или мастерской, необходимо еще и
пространство культуры.

– Безусловно. В жизни нет человека вообще,
он всегда живет и ощущает себя в своего рода
культурном космосе. А там множество орбит,
притяжений, отталкиваний, галактик, черных
дыр. Но только в этом космосе человек театра
может накопить энергию, набрать скорость,
вспыхнуть ярчайшей звездой. Или потеряться
в нем. Или пройти сквозь него, не оставив
никакого следа. Или устроить там вместо
космоса полный хаос и неразбериху. В общем,
у каждого там свой путь и своя судьба, но вне
них нет ничего.

– ГИТИС – это часть такого космоса?

– Разумеется. Но он еще и его действующая
модель. ГИТИС – это прежде всего
университетский масштаб гуманитарного и
художественного образования, здесь учат
искусству ориентации в мире культуры. Это
академический уровень требований к
профессиональному мастерству, а оно в
конечном итоге и есть энергия,
обеспечивающая движение к желаемой цели.
Наконец, это реально действующие
коллективы творческих индивидуальностей, а
это условия, в которых и зажигаются звезды.

– То есть это может произойти с каждым
еще в годы учебы?

– Такие случаи не являются для нас
редкостью.

– Вы испытываете досаду, если звезда,
несмотря на все усилия, так и не загорелась?

– Что ж, у каждого свой путь и своя судьба.
Но и малые небесные тела влияют на общее
движение и – так или иначе – они оставляют
свой след – во времени и в пространстве.
Искусство театра ведь не исчерпывается
сценическим действием. Театр способен на
большее. Кстати, особенно хорошо это
понимали власти, иначе бы не было в свое
время постановления о закрытии Камерного.

– С одной стороны, даже немного страшно, а
с другой – очень заманчиво!

– С этим чувством к нам каждый год приходят
тысячи абитуриентов изо всех слоев
общества. И каждому я желаю не утратить
своего первого чувства.

– Трудно удержаться и не спросить, каково
материальное положение театрального
института сегодня?

– А вот жаловаться – это удел горничных.