Людмила чиркова актриса личная жизнь

Я была страшно худой, ничего не ела, но однажды мы, потратив все до копейки, возвращались с моря, и в поезде на меня что-то нашло…

Фото: из архива Л. Чирковой

Оба любили петь под гитару. Отец настраивал ее, тихонько перебирая струны, и сразу же преображался: у него с инструментом был свой разговор. Под несложный аккомпанемент напевал что-то очень задушевное или, наоборот, озорное. Гитара стояла в кабинете и всегда меня влекла. Идешь мимо — непременно потрогаешь…

Приезжая в столицу, дядя Саша обычно останавливался в «Ленинградке» и тут же звонил: «Я в Москве». У нас он тоже любил посидеть с инструментом в руках, что-то мурлыча себе под нос и не выпуская беломорину изо рта. Потом начинал петь, и все затихали. Голос у него был ясный, сильный. Борисов любил старые романсы, в которые вкладывал столько страсти и сердечности!

Старел дядя Саша красиво, был таким теплым и трогательным. Сидел за столом, на все улыбался и кивал: «Говорите-говорите. Я все равно ничего не слышу». Он со своей женой Ольгой Бибиновой лет пятьдесят прожил. Мы к ней приезжали после смерти папы и дяди Саши, а ушли они один за другим: Борисов умер девятнадцатого мая, а отец — двадцать восьмого. Будучи уже пожилой дамой, Ольга Николаевна была фантастически красива: белые волосы и черные брови.

В «Верных друзьях», между прочим, родители снялись вместе. Мама сыграла там молодого врача. Родители, работая в одном театре, часто уезжали с гастролями или на съемки. Но я не переживала — со мной была моя любимая Леля.

В детстве я была страшно худой. Есть фотография, где мне лет шесть. Ощущение, что ребенка взяли из Освенцима. И это при том, что Леля изумительно готовила. Однажды в Москву приехала делегация французских киношников, надо было их водить по семьям, показывать, как живут советские коллеги. Позвонили из Союза кинематографистов: «Борис Петрович, вам жребий выпал». Отец растерянно оглянулся на Лелю:

— Что делать будем?

Та сказала:

— Значит, так! — и стала составлять меню.

Испекла дивные пирожки с пальчик величиной с разными начинками и сварила раковый суп. Гости после застолья поинтересовались у родителей: «У вас повар из Франции?»

Один раз мы были с родителями в отпуске на море. Средства, оставшиеся на обратную дорогу, они рассчитали под копеечку. Но нежный ребенок в поезде вдруг каждые пять минут начал заявлять:

— Хочу есть!

А денег-то нет! Родители бледнели и предлагали:

— Дыньку хочешь? Может, яблоко?

— Нет. Хочу суп! — я просила то, что в меня и силой никогда впихнуть не могли.

На вокзале нас встречали дедушка с Лелей. С воплями бросилась ей на шею: «Лелечка, как я хочу есть!» Та высказала папе с мамой все, что про них думает. Утром вскочила чуть свет, напекла мне пирожков и кулебяк, но я встала и затянула привычное: «Не хочу-у-у-у-у…» «Ну что, Лидия Ивановна, получили?» — засмеялись родители.

У меня было счастливое детство. Случались ли споры по поводу моего воспитания? Думаю, что нет. И основная заслуга в этом папы. Однако всегда добрый и умный, он выходил из себя, когда дело касалось моего обучения чтению. Сам он с юности увлекался коллекционированием старинных книг — у нас в семье все деньги уходили на букинистические издания. Отец мог принести альбом Левитана и сказать маме: «Вот моя озвучка!»

Официальные страницы

Хорошо помню двор, где отец носил дочку на вытянутых руках, как драгоценную ношу…

Фото: из архива Л. Чирковой

Мамин отец Юрий Евгеньевич Геника был кинорежиссером, преподавал во ВГИКе. Он ушел из семьи, едва дочери исполнилось три года. А когда Мила была в эвакуации, ее мама умерла в Москве. Так что жила она со своей тетей Марией. Когда папа пришел к ней просить руки племянницы, Мария Петровна удивленно спросила жениха: «Борис Петрович, а зачем вам это надо? Живите так!» Отец обалдел от такого совета, но с мамой сразу же съехался.

Родители заключили брак только через год после моего рождения. Может, еще бы долго не регистрировались, тем более что Мария Петровна не возражала против такого положения дел, а прежняя папина жена не давала ему развода, если бы не один случай. На Чкалова пришел почтальон и принес пособие для матери-одиночки. Папа спустил несчастного с лестницы и стал добиваться решения вопроса более настойчиво.

Это был его третий брак. С первой женой, актрисой Ленинградского ТЮЗа Клавдией Пугачевой, они играли в одном спектакле: Клавдия — Конька-Горбунка, а папа Ивана-дурака. Коллеги устроили им смешную свадьбу, было много шуток на тему, что Чирков женился на «праправнучке Пугачева». У них и после развода сохранились прекрасные отношения.

А вторая жена, Нина Горская, танцевала в кордебалете Большого театра. По-моему, этот брак был не по любви, а скорее по ее инициативе. После роли Максима Борис Чирков был уже известным актером и, вероятно, казался выгодной партией. В нашей семье о Горской никогда не говорили, но от кого-то я слышала, что очень скоро она завела роман с начальником Главного штаба военно-морского флота СССР Арсением Головко. Потом Горскую посадили на пять лет. Вернувшись из лагеря, она пыталась качать права, не давая отцу развода. Пока Горская сидела, папа не развелся с ней, хотя так делали многие.

…наш сосед Самуил Маршак даже посвятил Чиркову стихотворение «Дети нашего двора»

Фото: В. Черединцев/ТАСС

Я видела ее два раза. Как-то у школы ко мне подошла женщина и стала знакомиться: «Деточка, я знаю, кто ты». Прихожу домой, рассказываю родителям про эту встречу и заключаю: «Какое странное у нее имя-отчество — Нина Вячеславовна!» Они напряглись и молча переглянулись.

А в другой раз Горская пришла прямо к нам. Родители были на гастролях, поэтому на звонок в дверь открыла я.

— Можно войти?

— Пожалуйста.

Я совсем не испугалась, хотя кроме меня в доме никого не было. Незваная гостья сидела за столом и что-то мне долго говорила. Я вежливо слушала, недоумевая про себя: «А что ей надо?» Но неудобно же взрослого человека выгонять! Странный визит странной дамы. Вечером, когда позвонили родители, рассказала, что приходила Нина Вячеславовна. Повисла долгая пауза. Больше эта женщина не появлялась. А спустя годы я узнала, что отец тогда чуть ли не самому министру МВД написал письмо: «В мое отсутствие… моего ребенка пугают… прошу оградить…»

В одном и том же месте в деревне Свистуха на летние месяцы мы снимали дачу. Ее не было видно из-за громадной сирени. Рядом журчала неприхотливая Яхрома, вся в лилиях и кувшинках. У речки стоял полуразвалившийся домик живописца Иванова. На березу, склонившуюся над водой, привязывали веревку с узлом на конце. Дети с криком качались на ней, подражая Тарзану. Раз папа, одевшись для выезда в Москву, решил тоже покататься, но, не рассчитав, бухнулся в речку. Пришлось сушить документы и костюм.

Жена Молотова Полина Жемчужина невзлюбила маму и предложила внучатому племяннику мужа приходить в гости одному. Отец отказался

Фото: ТАСС

Осенью 1921 года целая компания нолинских парней поступила в Петроградский политех. Но отцу не суждено было стать инженером, его судьбу решили друзья, твердо заявившие: «Пойдешь в Институт сценического искусства!» И как это ни удивительно, простого курносого паренька, несмотря на огромный конкурс, приняли.

Чтобы побороть вятский северный говор, он стал покупать на барахолке книги и громко читать их вслух. Именно тогда и увлекся коллекционированием. В театральном институте папа учился в мастерской Сергея Эрнестовича Радлова. Студенты жили бедно, голодно, подрабатывали кто чем мог. Отец по ночам разгружал вагоны и даже был ассенизатором. Потом несколько лет прослужил в ТЮЗе, кого только не переиграл: и Иванушку-дурачка, и Санчо Пансу, и Тиля. Ему казалось, что он уже все знает о профессии, даже однажды написал письмо Станиславскому, где всерьез доказывал Константину Сергеевичу, что все в театре устарело.

А потом в жизни папы появилось кино. Но увидев себя на экране в фильме «Одна», он чуть не умер со стыда и пулей вылетел из зала. После главной роли в трилогии о Максиме отец сразу стал знаменитым, персонаж, как теперь говорят, культовым, а песенка «Крутится, вертится шар голубой» — визитной карточкой Чиркова. Когда во время войны выпускали киносборники, в них обязательно включали эту песню. В честь Максима был даже назван кинотеатр в Ленинграде — между прочим, единственный такой случай в Европе. Папу пригласили на открытие.

Трое людей в кожанках сняли артиста Чиркова с поезда и куда-то повезли. Он подумал, что на Лубянку…

Фото: из архива Л. Чирковой

Смешно, но будучи в Париже, отец прокололся. Идет по улице, вдруг слышит, как люди вокруг говорят: «Максим, Максим». Он был поражен: неужели слава догнала его и во Франции? А оказалось, парижане торопились в ресторан Maxim’s, мимо которого как раз и проходил советский актер!

В 1951 году папа возвращался из Польши. В вагоне поезда было немало солдат и офицеров-отпускников из советского зарубежного контингента, которые ехали домой. Отец закрылся в купе, лег на верхнюю полку и заснул. Разбудил его деликатный, но настойчивый стук в дверь. «Здравия желаю! — весело сказал военный с бутылкой в руке. — Товарищ Максим! Извините, но вот такая просьба… За встречу! Вы уж не отказывайтесь, пожалуйста!» Выпили со старшиной, потом долго трясли друг другу руки. Не успел тот выйти, как на пороге возник молодой лейтенант с чубчиком на лбу. «Разрешите?» — спросил он и поставил на столик бутылку шампанского. Когда папа провожал гостя и, качнувшись, выглянул из купе, то обомлел — вдоль длинного коридора стояла очередь служивых с бутылками в руках. Все хотели выпить с любимым актером, и он не смог противостоять этому войску. Как отказать? Люди-то шли с открытым сердцем. А поскольку содержимое бутылок было разным, результат не заставил себя ждать. До дому отец добрался с трудом…

В то лето папа жил со мной на даче. Я целыми днями носилась с ребятами, изредка забегая в дом удостовериться, что он никуда не уехал. И вот вечером стремительно влетаю, а отец меня не заметил. Я увидела его совсем другим: немолодой, беззащитный, одинокий человек сидел на диване, перебирая струны гитары. Тут он повернулся в мою сторону, молча прижал к себе, и мы долго так сидели покачиваясь. Что-то сжалось внутри, от любви даже говорить не могла. Вот тогда я, пожалуй, поняла его больше, чем за все прежние годы.