Олег меньшиков сейчас фото 2017

В Театре имени М. Н. Ермоловой суета перед началом нового сезона. Последние штрихи: заканчивается ремонт, вот-вот сбор труппы, гулкая пустота коридоров обманчива, наполнена ожиданием и громким веселым голосом художественного руководителя. Олег Евгеньевич загорелый, только вернувшийся с отдыха в Грузии, подтянутый и оживленный, в белых шелковых шортах. Праздничный такой. И очевидно соскучившийся – ведь в театре он проводит процентов 80 своего времени.

У актера Меньшикова здесь просторная гримерка, а рядом кабинет – уже для него в роли художественного руководителя. И там, и там по-домашнему уютно. Книги, подарки, любимые вещицы хозяина, всё бок о бок, пестро и эклектично, однако друг с другом в согласии – и портрет из “Демона”, и переходящее Красное знамя, полученное по наследству от Владимира Андреева, и старинное зеркало с туалетным набором позапрошлого века, и фото маленького Олега на стене – в шубке и шарфе белым зимним днем на белой московской скамейке начала 60-х.

Олег Меньшиков живет в парадигме “нравится – не нравится”. И в этом, похоже, согласен с Бродским, утверждавшим, что эстетика первична по отношению к этике и что в детстве мы впервые познаем мир исключительно по “нравится – не нравится”, а не по “хорошо или плохо”. Олег Евгеньевич с годами совершенно не утратил этого непосредственного и яркого мироощущения, а вот актерской велеречивости и вальяжности не нажил – философствовать не любит, лирической компоненты или трогательных воспоминаний собеседнику от него ждать не приходится. Он весь в дне сегодняшнем – стремителен в движении, стремительно отвечает и уходит от ответов так же стремительно: “Э, что-то нас не туда занесло!”

Олег Меньшиков

Олег, открытие сезона в театре совпало с кинопремьерой, фильмом “Гоголь. Начало”. Ваше участие в любой картине — это своего рода маркер ее качества и зрительского успеха. И вы это знаете, я думаю. А что вас увлекло в “Гоголе”?

Увлекло то, за что фильм, наверное, будут ругать! Это не байопик и не исследование творчества Гоголя, а своего рода фантазия на тему Николая Васильевича. В сценарий, как мне показалось, был сознательно заложен элемент легкого хулиганства, без чего творчество не может существовать. Есть такая фраза “Шутя играю” — это не все могут. А я люблю. Общение с режиссером Егором Барановым меня убедило, что я не ошибся. Егор обладает колоссальным чувством юмора, собственным стилем. Плюс принципиальное доверие к Саше Цекало как к продюсеру и партнерство с Сашей Петровым. Мало того что он служит в театре, которым я руковожу, но мы с ним вместе уже играли — в “Притяжении”. Тандем намечается.

В “Гоголе” этот тандем явно шлет привет Холмсу и Ватсону. Ваш Яков Петрович Гуро, конечно, Холмс.

То ли Холмс, то ли Фандорин — в сценарии очень много и Акунину “приветов”. Я всегда мечтал сыграть в таком нуарном красивом детективе, как Ален Делон, Жан Габен… Но не получилось. Тогда давайте в таком попробуем, почему нет? Точку поставила Настя, моя жена. Она сказала: “Круто! Надо играть!” Я знаю, что Егор какое-то время стеснялся мне это предложить… Саша Петров сказал: “Олег Евгеньевич, вам хотят предложить роль, но не знают, с какой стороны к вам подойти”. Ну здрасьте, говорю! С Цекало я сто лет знаком, сам позвонил Саше, и мы сговорились.

Ваше красное пальто — единственная яркая точка в этой монохромной картине. Это для чего сделано? Чтобы вас — special guest star — особенно выделить?

Ну, видимо, они знают мою страсть к одежде. (Смеется.) В “Гоголе” отличный художник по костюмам, я посмотрел эскизы, померил, и мне все очень понравилось. И я лишний раз тогда подумал: кажется, в неплохую историю впрягаюсь.

Олег Меньшиков в съемке HELLO!

Вас не смущает, что в этой истории куда-то совершенно пропал гомерический смех, без которого невозможно читать “Вечера на хуторе близ Диканьки”?

А жути-то и мистики там сколько! Так что это вопрос к режиссеру, которому привиделась такая история — с забеленными лицами, со зловещей фактурой, с этой застывшей в воздухе дымкой.

Вы “Игру престолов” смотрели?

Я не смотрел. Все с ума сходят, я два раза начинал, но у меня не пошло. Но была “Сонная лощина”, был замечательный наш фильм “Город мастеров”, который, увы, уже забыли. Помните, с какими лицами там все ходят? Вообще с серебряными. На новое давно никто не претендует. Уже все открыто. Но существует новизна в подходе — в умении смешивать стили, цитировать фразы, кадры, создавать атмосферу, сочетать несочетаемое. Мне это нравится! Это свобода завоеванная, и Егор получил на нее право. И если на него будут за это бросаться, ругать его, пинать и прочее — ну и пусть. Этого права — быть свободным в творчестве — у него уже не отнять.

С Александром Петровым вам как работалось?

Очень хорошо работается с Сашей. Он один из тех артистов — а их немного, — с кем я могу входить в кадр без репетиции. В нашем деле все просто: ты или чувствуешь партнера, или не чувствуешь. Съемки были сложные, но нам было легко.

В постановке в рамках проекта “Кино на сцене”, посвященной “Покровским воротам”, вы отдали роль Костика Петрову. В нем, быть может, вы видите свое альтер эго в юности, как в свое время Михаил Козаков увидел себя в вас?

Знаете, нет, Козаков не увидел себя. Козаков искал, как он говорил Сергею Соловьеву, шпаликовского героя. На что Соловьев ему сказал: “Да ты такого никогда не найдешь, они уже все исчезли”. Но вот он одного нашел. (Смеется.) Так что и я не вижу в Петрове себя 30 лет назад. Индивидуально мы очень разные. Саша абсолютный герой-неврастеник. Наверное, подуспокоится со временем, но постоянный нерв, который в нем есть сегодня, мне очень импонирует.

Петров играет в вашем театре Гамлета, вы осенью собираетесь выпустить “Макбета”. Такое внимание к трагедиям Шекспира с чем связано?

С личным интересом. Все, что я видел из шекспировских трагедий за последние лет пять, у меня вызывает чувство, мягко говоря, удивления. И это великие трагедии великого трагика? Когда у вас ни один нерв не задет? Ребята, о чем вы говорите? К комедиям Шекспира я спокойно отношусь, я их не понимаю, а трагедию — уж будьте любезны… А поскольку я не играл ни в одной трагедии Шекспира, считаю, что бросил вызов самому себе.

И режиссером спектакля будете вы сами?

Да, и ставить, и играть Макбета. Во всяком случае, и все оплеухи сам получу. (Смеется.)

В этом смысле вам не привыкать. В “Театральном товариществе 814” вас упрекали именно в том, что всё сам, всё сам, а профессиональных режиссеров не приглашаете.

Тогда писали, что Меньшиков, наконец, доказал, что он вообще ничего не понимает в искусстве.

Это сильно. Как отреагировали?

Сначала я испытал просто недоумение и оторопь. Я думал: друг, я тебя лично не знаю, я тебе что плохого сделал? Ты зачем мне хамишь? Да за такие слова морду бьют. Ты тогда подойди ко мне, скажи в лицо, и я тебе вломлю… А ведь еще многие под псевдонимами писали. Меня это взбесило. На “Горе от ума” у нас были аншлаговые залы. А это не бульварная французская пьеса, а классическая комедия XIX века в стихах, которой нас замучили в школе. И люди шли и шли, это был абсолютный успех. Поэтому я ничего не мог понять, у меня не сходилось. Было такое впечатление, что у критиков соревнование — кто кого переплюнет в гадости. Как писала когда-то Фаина Георгиевна Раневская по другому поводу, вокруг “летали вихри говна”, я иначе даже сказать не могу. Но это меня здорово закалило.

Быть может, вам не могли простить той свободы и успеха, с которыми вы существовали сами по себе со своим “Товариществом”, в то время как многие ваши коллеги в 90-е годы были в полной растерянности?

Не знаю. Я знаю лишь, что делал свое дело так, как хотел. Как мне нравится. И мне было очень хорошо.

А вы не тоскуете по большой работе у большого театрального режиссера?

Мне сейчас тоскуется только по Петру Фоменко. Но таких, как Фоменко, больше нет. Они рождаются один раз в сто лет. А больше я ни по кому не тоскую (Олег Меньшиков сыграл в спектакле Петра Фоменко “Калигула” в 1991 году одну из своих самых выдающихся ролей. — Ред.).

Ваш театр находится в самом центре Москвы, буквально “а из нашего окна площадь Красная видна”. Насколько вас волнует то, что происходит за кремлевскими стенами? В обществе, за стенами вашего театра?

А вы знаете, что там происходит? В реальности? Я — нет. Нас приучили жить в мире, где нам не говорят правды. Мы не знаем, что происходит, не знаем причин и обстоятельств тех или иных событий. Всё, что говорят и пишут, — интерпретации. Расскажите всю правду, и я вам скажу свое отношение. А так все наши разговоры — сотрясение воздуха. Одно я понимаю точно: ни театр, ни искусство вообще ничего изменить и никого переделать не могут. Ребята, вы действительно хотите кого-то там, во власти, переделать? Не забывайте только, что там к нам относятся как к клоунам. И по-другому относиться не будут. Не стройте иллюзий. Это вообще глобальная история. Она касается не только нашей страны, во всем мире так. Мне неприятна власть. Но мне в той же мере неприятна оппозиция. Я считаю, что и те, и другие мне врут. Все говорят, что они борются за мое счастье. А я не верю — ни тем, ни другим.

А во что вы верите?

В театр. В то, что театр — это веселая и здоровая история! Я отношусь к театру как к празднику. Театр не должен быть ментором, кафедрой, узким кружком по интересам с зашторенными окнами. Верю в то, что театр — для радости и для публики. А идеальная модель театра для меня — “Театральное товарищество 814” под руководством Олега Меньшикова.

Почему же вы распустили свое “Товарищество”?

Как любое дело, со временем оно стало изживать себя. Хотелось нового шага, новых возможностей. Ну посудите, там я ставил один спектакль в год, а здесь, в театре, 20 спектаклей за 5 лет, 14 приглашенных режиссеров. Большой котел, большое варево.

Но и ответственность другая. Тяжела шапка Мономаха?

Ну она пока не сгибается, спина-то. За эти пять лет очень много прожито и ошибок немало сделано. Гораздо больше, чем в “Товариществе”. Потому что там была благостная атмосфера. Там все любили меня, а я любил всех. Нет ничего лучше для театра, да? Здесь всё по-другому. Но и интереснее. Наверное, поэтому и интереснее.

Вы авторитарный или демократичный руководитель?

Я авторитарный. И считаю, что демократии в театре быть не может в принципе. Я могу очень долго слушать мнения людей, которые рядом. Но если я принял решение, то меня уже не сдвинуть.

А если есть несогласные?

На это есть белый лист бумаги и заявление об уходе. А как иначе? Или понимай, что я хочу. Максималистом я был всегда. Но с возрастом, безусловно, появилась определенная жесткость. Я научился говорить нет и отвечать за то, когда говорю да. Научился придавать большее значение каждому слову, которое произношу на людях. Это такой ежесекундный режим доказательства. Нет, не в смысле доказывать свою значимость. А быть готовым ответить на любой вопрос и принять ответственность за все здесь происходящее.

Но вы остались очень веселым человеком. Власть в одном отдельно взятом королевстве вас, кажется, не поменяла.

Да я совершенно и не намерен терять эту замечательную черту своего характера! Я и репетирую весело, и при любой возможности смеюсь, но вот эта шапка проклятая давит, эти ежедневные подходы с вопросами: “Олег Евгеньевич, а как вот это, а как вот то?” Времени похохотать остается все меньше, а очень жаль.

Вам свойственна ностальгия? Вы сохраняете письма, старые программки, рецензии из газет?

Я — нет. Но Настя, мне кажется, ведет какую-то историю. Правда, она мне особенно о ней не распространяется, но у нее есть какой-то тайный сундучок, посвященный мне.

Со своим прошлым и с людьми вы легко расстаетесь?

Не могу сказать, что легко, но я расстаюсь. И это не какая-то трагическая необходимость, предательство, вот этой ерунды нет. Просто иссякают отношения, становится неинтересно. Возникает стена. И с ней ничего невозможно поделать, так зачем длить то, чего уже нет?

Как и когда вы испытывали счастье? У каждого оно свое.

Я по-прежнему чувствую зал. Это на сто процентов. И иногда я ловил абсолютно счастливые моменты, когда ты понимаешь, что вот он! Держишь его в кулаке. Не в смысле, что ты хозяин-барин, а в смысле, что мы сошлись в одной точке здесь и сейчас, слетелись, сплелись. Мы на одной планете, мы на одном языке говорим. Это совершенное счастье.

А страх перед началом спектакля, вот этот актерский мандраж, он у вас с возрастом и опытом прошел?

Ни в коем случае! Я перед каждым спектаклем волнуюсь как пацан, руки ледяные, даже неудобно говорить. Это свойство личное, конечно. Меня Олег Иванович Янковский один раз спросил: “Слушайте, Олег, у вас холодеют руки перед выходом на сцену?” Я говорю: “Всегда”. — “Слава богу, значит, я не один”.

Как бы вы определили одним словом свой главный человеческий и творческий принцип?

Да никак. Как я выбираю роли, режиссеров, сценарии, путешествия, одежду? То, что нравится, то и беру. Вот и всё. Закон-то простой.

Продюсер, стиль: Юка Вижгородская. Ассистент стилиста: Алина Фрост. Ассистент фотографа: Павел Нотченко. Макияж: Юлия Антоненко/Giorgio Armani. Прическа: Марианна Ридзанич