Поэт кузьмин биография и личная жизнь

Один из самых загадочных поэтов Серебряного века Михаил Алексеевич Кузмин родился в Ярославле 6 (18) октября 1872 года. При жизни Кузмин часто мистифицировал свое прошлое, например прибавляя к дате своего рождения то два, то три года. Отец его, Алексей Алексеевич, был морским офицером. Мать, Надежда Дмитриевна, урожденная Фёдорова, была дочерью небогатого помещика Ярославской губернии. Бабка Кузмина по материнской линии была внучкой известного в XVIII веке французского актера Жана Офреня, что в какой-то мере повлияло на возникновение интереса Кузмина к французской культуре. Вообще, западноевропейская культура с раннего детства стала его второй духовной родиной: Шекспир, Мольер, Сервантес, Вальтер Скотт, Гофман, Россини, Вебер, Шуберт формировали личность будущего поэта и музыканта, притом что родители Кузмина были старообрядцами, и сам он с детства воспитывался в старозаветных традициях бытовой религиозности.

Начинал учиться Кузмин в Саратове, куда был увезен родителями в возрасте полутора лет, в той же гимназии, в которой в свое время учился Чернышевский. Однако уже осенью 1884 года семья поэта переехала в Петербург.

Еще в гимназические годы Кузмин близко сошелся с Георгием Чичериным, впоследствии известным государственным деятелем Советской России, который стал его самым близким другом вплоть до начала 1900-х годов и оказал на Кузмина огромное влияние. Именно Чичерин ввел в круг интересов Кузмина итальянскую культуру, способствовал тому, чтобы Кузмин выучил итальянский язык, позже привил Кузмину серьезный интерес к культуре немецкой.

Летом 1891 года, после окончания гимназии, Кузмин поступил в консерваторию. Учителем его в немногие консерваторские годы (вместо предполагавшихся семи лет он провел там лишь три, а потом еще два года брал уроки в частной музыкальной школе) был Николай Римский-Корсаков. В это время музыкальные увлечения Кузмина выливались в сочинение многочисленных произведений, преимущественно вокальных. Он написал много романсов, а также опер на сюжеты из классической древности.

Весной – летом 1895 года Кузмин совершил поездку в Египет, побывав в Константинополе, Афинах, Смирне, Александрии, Каире, Мемфисе. Это путешествие дало темы для многих его произведений последующего времени. Эллинистическая Александрия надолго стала источником для его писаний, как в музыке, так и в литературе.

К самому концу XIX и началу XX века относится наиболее темный период в жизни Кузмина, который породил едва ли не больше всего легенд о нем, как, например, о том, что он месяцами жил в олонецких и поволжских старообрядческих скитах. Этому послужило то, что в то время Кузмин даже внешне старался походить на старообрядца, нося поддевку, картуз, сапоги и отпустив бороду.

В круг той художественной интеллигенции, которая играла столь большую роль в духовной жизни русского общества на рубеже веков, Кузмин впервые вошел как музыкант. Этому послужили дружеские отношения с членами знаменитого «Мира искусства» (прежде всего с Вальтером Нувелем, Константином Сомовым и Леоном Бакстом), участие в «Вечерах современной музыки», проводившихся в 1901 году. «Вечера» позволили Кузмину представить его музыку не тесному кружку из нескольких человек, а значительно более широкой публике.

Дебют же Кузмина как поэта состоялся в декабре 1904 года, когда вышел в свет альманах «Зеленый сборник стихов и прозы», где был напечатан цикл его стихотворений «XIII сонетов», а также оперное либретто. Наиболее точным словом, определявшим ту атмосферу, в которой поэт жил в это время, является «эстетизм», с его культом красоты и преданностью хорошему вкусу, почитанием Обри Бердсли, Оскара Уайльда и младших французских декадентов. Кузмин же в эти годы (до августа 1906-го) по-прежнему был одет в русское платье, служившее как бы знаком отделенности от артистического круга, и проводил большую часть своего времени в уединении. При этом «Вечера современной музыки» оставались фактически единственным его контактом с артистическим миром. Но внешняя оторванность от художественного круга заменялась глубокой внутренней связанностью с ним: в 1904 – 1905 годах Кузмин работал над теми произведениями, которые в наибольшей степени определили его литературную репутацию в начале творческого пути, – циклом «Александрийские песни» и повестью «Крылья».

«Крылья» представляли собой своего рода опыт гомосексуального воспитания. Книга произвела эффект литературного скандала и надолго определила Кузмину в широких кругах репутацию совершенно одиозную и однозначную, вызвав травлю в печати. Он же принципиально не только не старался скрыть характер своей интимной жизни, но и делал это с небывалой для того времени открытостью.

Осенью 1906 года Кузмин также начал сотрудничать с театром Веры Комиссаржевской, написав музыку к пьесе Александра Блока «Балаганчик», поставленной Всеволодом Мейерхольдом. Именно с «Балаганчика» началась долгая театральная карьера Кузмина, так же как и его долгая дружба с Блоком. В самом начале 1909 года Кузмин знакомится с молодыми поэтами – Николаем Гумилёвым, Алексеем Толстым, Осипом Мандельштамом.

Весной 1913 года Кузмин встретился с молодым художником Юрием Юркуном, который стал его другом и спутником на долгие годы, вплоть до смерти поэта.

Имя Кузмина тесно сплетается с кафе «Бродячая собака», частым посетителем которого он был, и к первой годовщине «Собаки» даже написал «Гимн», а также четверостишие «Кабаре», печатавшееся на программах «Собаки». Время от времени Кузмин сам выступал с эстрады.

Из книги Анатолия Шайкевича «Петербургская богема»:

«На эстраду маленькими, быстрыми шажками взбирается удивительное, ирреальное, словно капризным карандашом художника-визионера зарисованное существо. Это мужчина небольшого роста, тоненький, хрупкий, в современном пиджаке, но с лицом не то фавна, не то молодого сатира, какими их изображают помпейские фрески. Черные, словно лаком покрытые, жидкие волосы зачесаны на боках вперед, к вискам, а узкая, будто тушью нарисованная, бородка вызывающе подчеркивает неестественно румяные щеки. Крупные, выпуклые, желающие быть наивными, но многое, многое перевидавшие глаза осиянны длинными, пушистыми, словно женскими, ресницами. Он улыбается, раскланивается и, словно восковой, Коппелиусом оживленный автомат, садится за рояль. Какие у него длинные, бледные, острые пальцы…

Приторно-сладкая, порочная и дыхание спирающая истома нисходит на слушателей. В шутке слышится тоска, в смехе – слезы.

Банальные модуляции сливаются с тремолирующим, бархатным голоском, и неизвестно как и почему, но бесхитростно ребячливые слова получают какое-то им одним присущее таинственное значение.

Конечно, это не дитя, которое тянется за розой, а кокетливая, низко декольтированная пастушка, взобравшаяся на забор и обнажившая свою стройную ножку в белом чулке.

Кузмин поет дальше:

После закрытия «Бродячей собаки» Кузмин стал завсегдатаем «Привала комедиантов», где какое-то время регулярно выступал с исполнением своих песенок. Именно «Привал» отметил 29 октября 1916 года юбилей Кузмина – десятилетие его литературной деятельности.

В квартиру на 5-м этаже дома № 17 – 19 по Спасской улице Кузмин и Юркун переехали вместе в тревожном 1918 году. Знакомые Кузмина отмечали, что в послереволюционные годы поэт быстро постарел. Трудно было представить, что перед тобой – знаменитый петербургский денди. Кузмин не покинул Россию, оставшись в холодном и голодном Петрограде. Эта квартира стала его убежищем на долгие годы, когда «уж вспухнувшие пальцы треснули, и развалились башмаки». А потом новые власти стали «уплотнять», отбирая у Кузмина и Юркуна комнату за комнатой. К 1930-м годам квартира превратилась в захламленную, шумную коммуналку. Заселили даже бывший чулан с единственным окном, выходящим на черную лестницу.

Кузмину и Юркуну оставили две комнаты окнами во двор. В маленькой комнатке жила мать Юркуна Вероника Карловна, которая вела домашнее хозяйство. Кузмин и Юркун обитали в большой комнате. Она была проходной, и время от времени соседи проходили мимо хозяев и гостей на кухню. Произведения Кузмина все реже и реже публиковались, и поэт вынужден был зарабатывать переводами для театра. Могло сложиться впечатление, что об одном из ярчайших поэтов Серебряного века просто-напросто забыли. Но о Кузмине помнили не только старые почитатели его творчества – к нему тянулась молодежь. Здесь, в проходной комнате, за круглым столом собирались молодые поэты, переводчики, художники, искусствоведы… Сложно перечислить всех тех, кто здесь бывал: Бенедикт Лившиц, Даниил Хармс, Александр Введенский, Иван Лихачёв, Константин Вагинов, Лев Раков, Рюрик Ивнев, Анна и Сергей Радловы и многие другие.

Каждый день от 5 до 7 часов вечера гости поднимались на 5-й этаж и трижды нажимали кнопку звонка коммунальной квартиры. Хозяин квартиры – маленький старичок с огромными глазами – открывал дверь. Кузмин приглашал гостей в комнату. Там на круглом столе уже стоял большой самовар. Михаил Алексеевич сам разливал чай. Угощение гости старались приносить с собой. За этим столом слушали новые стихи, обсуждали последние события в жизни искусства, спорили. Иногда Кузмин подходил к белому фортепиано и играл, тихо напевая свои знаменитые «песеньки». Управдом Яковлев с большим уважением относился к Кузмину и не препятствовал проведению частых «собраний». Он утверждал, что когда-нибудь на доме повесят мемориальную доску с надписью: «Здесь жили Кузмин и Юркун, и управдом их не притеснял».

В феврале 1936 года Кузмина положили в Куйбышевскую (Мариинскую) больницу в Ленинграде, где 1 марта он скончался от воспаления легких. Кузмина похоронили на Литераторских мостках на Волковом кладбище. Надпись на могиле предельно проста:

В одном из поздних интервью Анна Ахматова обмолвилась несколько жестоко, но в известном смысле справедливо: «Смерть его в 1936 году была благословением, иначе он умер бы еще более страшной смертью, чем Юркун, который был расстрелян в 1938 году». Кузмин умер в переполненной палате городской больницы, полежав перед этим в коридоре и простудившись. Свидетель похорон рассказывал: «Литературных людей на похоронах было меньше, чем „полагается“, но, может быть, больше, чем хотелось бы видеть… Вспомните, что за гробом Уайльда шли семь человек, и то не все дошли до конца».

После смерти Кузмина и ареста Юркуна большая часть архива, не проданного ранее в Гослитмузей, пропала, и до сих пор никто не знает, где она может быть. Казалось, что и само имя Кузмина сразу ушло в далекое литературное прошлое, что ему уже никогда не будет суждено вернуться. Он даже не оставил русской поэзии, как то издавна велось, своего предсмертного «Памятника», поэтому пусть за него скажет другой поэт – Александр Блок: «Самое чудесное здесь то, что многое пройдет, что нам кажется незыблемым, а ритмы не пройдут, ибо они текучи, они, как само время, неизменны в своей текучести. Вот почему вас, носителя этих ритмов, поэта, мастера, которому они послушны, сложный музыкальный инструмент, мы хотели бы и будем стараться уберечь от всего, нарушающего ритм, от всего, заграждающего путь музыкальной волне».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Следующая глава >