Виктория печерникова биография личная жизнь

Выпуск №8-208/2018, Лица

У
Виктории Печерниковой
– интересного молодого режиссера из
Москвы – свой путь в искусстве, кажущийся
простым только на первый взгляд. Еще
бы: дебютная постановка – и сразу в
крупном столичном театре «EtCetera»!
Далее последовали работы в стенах других
коллективов – «Школы современной
пьесы», «Сферы», МТЮЗа.
Но успех этой обаятельной женщины не
случаен. Она подкупает серьезным
отношением к профессии, неумением
останавливаться на достигнутом,
внутренней силой, собранностью и
пониманием ответственности постановщика
не только за собственные спектакли, но
и за то многое, что скрыто от глаз зрителя.

– Принято считать,
что режиссер – профессия мужская.
Согласны ли вы с этим утверждением?

– Мне кажется, что у
этой профессии нет пола. Необходима
физическая выносливость: мало спишь,
много работаешь, постоянно нервничаешь,
понимая, что по большому счету за все
отвечаешь ты один. К тому же, чтобы
достичь цели, приходится многим жертвовать
– семьей, друзьями, личной жизнью. Со
временем я стала замечать, что у меня в
характере появились жесткость,
бескомпромиссность и умение командовать:
я исповедую режиссерский тоталитаризм.
Но, к счастью, остаются пока женские
черты, которые помогают и в работе:
чуткость, умение полюбить актера,
услышать его и понять. Мне нравится
выражение Андрея Звягинцева: актеру и
режиссеру нужно найти «птичий» язык, и
если это происходит, можно ничего не
объяснять, они будут существовать на
одной волне.

– Надо ли режиссеру
смотреть работы коллег?

– Надо. Может, я с этим
мнением окажусь в абсолютном меньшинстве,
но это безумно интересно и важно. Смотреть
чужие спектакли – часть профессии. Не
знаю, есть ли зависть в режиссерском
цехе. Мы одиноки: актеры могут завидовать
друг другу, потому что в одном театре
работают, а мы встречаемся только на
режиссерских лабораториях, где всегда
царят дружба, поддержка и сотрудничество.

– Как молодому
режиссеру найти место работы?

– У всех складывается
по-разному. Сейчас много режиссерских
лабораторий и стажировок СТД, и многие
театры сами устраивают лаборатории,
потому что это приносит несомненную
пользу театру. Для участия в них не
обязательно иметь лейбл на лбу: «ГИТИС»,
«МХАТ». Огромное количество режиссеров
из регионов, заслуживших хорошую
репутацию у себя дома, имеют возможность
сделать хороший эскиз на таких
лабораториях, и если повезет, поставить
в этом театре спектакль.

– Обязательно ли
начинать с постановки в региональном
театре?

– Совершенно необязательно.
У меня получилось поставить первый
спектакль в Москве. Я стипендиат Премии
Эфроса с правом постановки в театре «Et
Cetera» (спектакль «Все
о женщинах» – Д.С.). Но в Калуге
мне удалось выпустить спектакль чуть
раньше («Гупешка»
в Калужском областном драматическом
театре – Д.С.). В «Et Cetera» было
очень много параллельных проектов,
никак было не втиснуться в репертуар.
Говорят, трудно поставить в столице,
потому что театры переполнены. Но сейчас
очень внимательно отслеживают молодую
режиссуру, берегут, заботятся. И если
вдруг появляется на небосклоне звезда,
ее мгновенно замечают и приглашают в
театр.

– У вас есть опыт
работы в регионах. Не боитесь уезжать
далеко от столицы?

– Мне в регионах
интереснее, чем в Москве: я вырвана из
привычной среды и попадаю в совершенно
другой мир со своей атмосферой, где я
должна найти свое место. Безумно интересно
смотреть на Россию: какая она разная,
как сильно отличаются люди и природа,
культура, архитектура, театры. Такой
публики, как в регионах, нет в столице.
В Москве избалованный зритель, да и в
Калуге тоже, потому что она расположена
близко от Москвы. А в Березниках, в
Пермском крае, где я недавно работала,
был такой теплый отзывчивый зал! В финале
спектакля люди встали, и на глазах у них
были слезы. Я такого не видела нигде и
никогда!

– По какому принципу
отбираете материал для постановок?

– У меня нет спектакля-мечты
и пьес, которые я бы хотела поставить.
Материал я всегда подбираю под конкретный
театр, стараюсь посмотреть максимальное
количество спектаклей в нем, увидеть
актеров, понять, с кем бы мне было
интересно прожить этот период и какой
материал для этого города, театра и
актеров был бы интересен и актуален. С
«Гадюкой» в театре «Сфера» именно так
и получилось: я подбирала спектакль
конкретно под Нелли Шмелеву. Такой
материал она еще не играла, а в нем была
возможность раскрыться с неожиданной
стороны.

– Говорят, что в
спектакле артист раскрывается как
профессионал, а режиссер – как человек.

– Я считаю, что актер
тоже раскрывается как человек, а режиссер
– как профессионал. Но для меня человек
важнее. Я могу с профессионально не
очень сильным актером сделать хорошую
крепкую работу, но если актер по-человечески
мне не подходит, то ничего не получится.
Радостно, когда человеческое и
профессиональное совпадают, хотя это
бывает очень редко. Но бывает.

– Трудно заставить
актера отказаться от привычных штампов?

– Если я прихожу в новый
театр и не имею возможности увидеть
спектакли (а так бывает при работе в
регионах), я не знаю штампов актера. Я
его вижу так, как вижу, и выстраиваю
роль, как считаю нужным. Если он конфликтует
со мной, значит, какая-то перемена в нем
происходит. Если у него хватает внутренней
силы, смелости и такта уступить мне и
рискнуть, то он открывает для себя много
нового. А штампы есть у всех, вопрос в
том, сколько их – 3 или 73.

– У вас три высших
образования. Вам по-прежнему интересно
учиться?

– Я до сих
пор не сказала «стоп» учебе. Третий год
участвую в лаборатории Адольфа Яковлевича
Шапиро, бесконечно интересного режиссера
и педагога. Он выпускник Марии Осиповны
Кнебель и человек нашей школы, режиссерского
факультета ГИТИСа. Для меня важно
углубить то, что я в институте приобрела.
Я бы с удовольствием училась еще, у меня
есть мечта изучать фольклор, в том числе
и славянский. Мне очень интересна
этнография, мифы, эпосы. Я люблю работать
с прошлым, оно помогает мне понять
настоящее.

– Раньше поступить
на режиссерское отделение можно было,
только имея за плечами высшее образование,
теперь ситуация изменилась. Это плюс
или минус?

– К сожалению, в нашей
стране есть закон только об одном
бесплатном высшем образовании. Для меня
это катастрофа: мы лишаемся талантливых
кадров. В режиссуру идут 18-летние сразу
после школы. Безусловно, среди них есть
таланты – примерно один на десять тысяч,
который даст фору более взрослым. Что
может предложить театру юный режиссер?
Наглость, упорство, убежденность. И
актеры идут за этой безумной энергией,
азартом, сумасшедшим желанием доказать
что-то кому-то. Но мне кажется, очень
важно иметь первое высшее, это вопрос
личной зрелости.

– Помогает ли актерское
образование в вашей основной работе?

– Да. Я не могу помочь
актеру создать роль, пока сама ее не
проиграла. Я стараюсь не работать «с
показа» с актерами. Хотя те, кто видели
мои спектакли, говорят, что актеры иногда
похожи на меня. Плюс в том, что если
что-то не получается у актера, я проживаю
внутренне этот момент и нахожу ошибку.
И тогда могу предложить свой вариант.

– Не думаете о
музыкальном спектакле? Ведь вы долго
занимались музыкой.

– То, что я музыкант,
конечно, помогает: я слышу спектакль.
Звуки и музыка могут подсказать образное
решение, так же как темп, ритм, паузы. На
курсе Олега Львовича Кудряшова нас
учили, что музыкально-пластический
рисунок спектакля – это очень важно.

Одно время я думала,
что мое призвание – режиссер оперы. Но
я мало знаю женщин оперных режиссеров.
Это очень закрытый мир. Некоторые из
моих знакомых девушек-режиссеров ушли
из оперы в драматический театр. У меня
были предложения сделать музыкальную
постановку, но я пока отказываюсь, потому
что не считаю себя вправе. Опера – это
чудо, и надо быть внутренне очень зрелым
мастером, чтобы решиться, будучи
драматическим режиссером, работать в
ней и не подминать под себя музыкального
драматурга – композитора.

– Как вы работаете
над спектаклем?

– Всегда по-разному.
Если есть возможность долго собирать
материал «вокруг» произведения, то я с
удовольствием буду это делать. Если
нет, мы начинаем наверстывать в процессе
репетиций. Я не люблю «сидеть за столом»
долго. Нас в ГИТИСе учили этюдному
методу, мне интереснее сразу «на ноги
вставать» и пробовать.

– Важна ли для вас
визуальная сторона спектакля?

– Визуальная
сторона – это очень важно: это среда
обитания, мир, в котором мы поселим
героев, образное решение спектакля. К
сожалению, производство театра таково,
что эскизы и макеты должны быть готовы
заранее, часто даже до актерского
распределения. Это очень трудно, потому
что нужно до встречи с актерами в сознании
увидеть картинку, заставить работать
воображение. А мой источник воображения
– это актеры с их неповторимой
индивидуальностью.

– Как вы пришли к
спектаклю для детей – квесту «Посторонним
В…»? У многих режиссеров и актеров есть
предубеждение в отношении постановок
для юных зрителей.

– У меня нет предубеждения.
Когда поступило предложение от Детского
музея «Дом семейных традиций» и лично
от его старшего научного сотрудника
Александры Никитиной сделать «бродилку»,
я обрадовалась. Очень интересно поработать
с моими любимыми коллегами – Михаилом
Быковым, с которым мы ведем ежегодный
фестиваль «Пролог» (фестиваль-семинар
детской театральной педагогики
– Д.С.), с Артемом Фантаевым, с Анной
Елисеевой – профессиональными педагогами.
Я привела и своего хореографа – Евгению
Миляеву. Пьесу для нас написал Дамир
Салимзянов. По предложению Александры
Борисовны мы сделали иммерсивный
спектакль, с погружением и перемещением
по сложным помещениям театрального
особняка, используя интереснейшие
разнообразные программы, которых очень
много в Музее. Он был создан недавно и
функционирует и как выездной музей, и
как стационарный, в него можно прийти
целым классом.

– Сейчас популярно
мнение, что ребенка не нужно заставлять
идти в театр, если он не хочет.

– Если ребенок не хочет
в театр, значит, у него был какой-то
дурной опыт. Родителям надо придирчиво
отбирать, куда они ведут себя и свое
чадо: читать отзывы и рецензии, смотреть
фотографии. Театр театру рознь. Если
приучать к хорошему театру с самых юных
лет, негатива не будет. Сейчас есть
постановки даже «0+». Генриетта Наумовна
Яновская говорит, что хороший детский
спектакль – это спектакль и для взрослых:
если взрослый скучает в зале, значит,
спектакль плохой. Также он должен быть
актуальным, касаться тем, которые можно
обсудить вместе с ребенком.

– Сегодня в театре
много откровенно развлекательных
спектаклей для детей.

– Новое поколение –
другое. Оно быстрее соображает, и теперь
надо приложить много усилий, чтобы
ребенку было интересно. Про компьютеры
и гаджеты сказано миллионы раз. Я не
считаю их плохими: это данность, к которой
должны приспособиться мы, взрослые.
Дети уже живут в такой среде, это мы не
знаем, на какую кнопку нажать. Поэтому
сейчас многие режиссеры идут за
техническим прогрессом, используют
видео-контент, сложные проекции. Часто
техническая часть дает дополнительный
прекрасный контекст, обогащает визуальную
сторону спектакля. Я лишь против
коммерческих вещей, хотя и понимаю,
зачем они нужны. Огромное количество
людей пойдет на то, что весело, здорово,
ярко, где не надо думать. Так было в любую
эпоху.

– И все-таки публика
изменилась?

– Хочется, чтобы зритель
был умным и разбирался в театре, понимал,
в какую сторону развивается сам и толкает
своего ребенка. Потому что дети копируют
нас. Для меня трагедия, когда на спектаклях
я вижу огромное количество взрослых,
не отключающих мобильные телефоны. Они
не просто не удосуживаются выключить
звук, но еще и умудряются отвечать на
звонки – хорошо, если страшным шепотом,
а то и в полный голос. Или в зале начинается
обсуждение происходящего на сцене, как
будто на кухне смотрят сериал. Такие
зрители относятся к театру как к
развлекательному зрелищу, а к артистам
– как к аниматорам!

– В чем для вас
социальная функция театра, и есть ли
она?

– Сейчас меня тоже
мучает этот вопрос, и я нахожусь в
растерянности относительно своих
представлений о театре, жизни и моем
месте в них. Закрывать глаза на события,
происходящие вокруг меня, в том числе
и в театральной среде, я уже не могу,
хотя всегда говорила, что я аполитична
и вообще люблю сказки. Но даже в мой
вымышленный мир реальность пробивается,
причиняя боль мне и моим близким. Я не
революционер (хотя ни в чем нельзя быть
уверенным) и не знаю, что с этим делать.
Я лишь могу в своих спектаклях делать
все, что я могу, – делать честно и верить
в то, что это имеет смысл.

Мне очень хочется, чтобы
о проекте «Посторонним В…» узнали люди,
потому что он как раз имеет смысл. Причем
смысл этот возникает, только если на
спектакль приходит семья. Если же ребенок
приходит с соседкой, пусть даже у них
прекрасные отношения, – я чувствую в
этом внутреннее лукавство: маленький
зритель и рад бы посмотреть в глаза
маме, как его просят в спектакле, но мама
не пришла. У меня самой есть ребенок, и
я делала постановку так, как хотела,
чтобы произошло со мной и моим ребенком.
Он был на премьере с бабушкой, и у нас
после состоялся огромный разговор: мы,
наверное, много месяцев не говорили
так, как в этот вечер. Я мечтаю, чтобы
родители и дети, которые придут к нам,
тоже имели возможность остановиться
ненадолго в безумной беготне московской,
посмотреть в глаза друг другу и узнать,
что каждый из них чувствует в этот
момент. Мы думаем, что уже не нужны своим
взрослеющим детям, а мы им очень нужны.
Они хотят, чтобы родители их слышали –
всегда, сколько бы им ни было лет. Проблема
у всех одна – недолюбленность, отсутствие
внимания. Работая над спектаклем
«Посторонним В…», я чувствовала, что,
может быть, первый раз в жизни делала
что-то действительно важное.

Статья в PDF

Фотогалерея