Юрий поляков биография личная жизнь

Накануне круглой даты писатель раскрыл корреспондентам «КП» свои семейные тайны…

«У нас с Натальей было мало тарелок»

– Юрий Михайлович, обычно на юбилей знаменитого писателя спрашивают про его детство, отрочество, юность…

– Некогда мне… А-а! Чтобы вы не приставали, я вам свой семейный альбом дам – там снимки сами за себя, точнее, за меня говорят. Это, так сказать, мои семейные ценности. И вот еще вам отрывки из второй части «Гипсового трубача» – там тоже про это. Аккурат к юбилею закончил – книга выйдет в ноябре.

– Ага, давайте… Тогда сразу же и перейдем к семейным ценностям. А вы-то сами вообще как – за семью или против?

– Я? Странный вопрос для юбилейного интервью…

– Вы же первый начали! А вы хотели про литературные свершения Юрия Полякова? Но ведь герои ваших книг – и в «Небе падших», и в «Грибном царе», и в той, где «Замыслил я побег», да и во многих других – такое вытворяют!

– Что вас не устраивает в поведении моих героев?

– Изменяют направо и налево, уходят из семьи, даже, извините, на свинство свинга (свальный грех по-нашему) готовы пойти. А сколько едких афоризмов на тему: хорошее дело браком не назовут… Вам не стыдно?

– Там шуток этих, правда… Да, мои герои изменяют направо и налево. Но нет, мне не стыдно. Лично я, как частное лицо, – за семью. Женат 34 года. Да у меня дочь, внуки!

– Вы оправдываетесь?

– У меня совершенно нормальная семья. А книги – это совсем другое: писатель – соглядатай эпохи. И он невольно описывает и анализирует то, что происходит вокруг него. А вокруг него происходят…

– Секундочку, а давайте об этом позже. А сейчас расскажите: как вам удалось так долго сохранять брак?

– Я не такая уж большая редкость. Мы дружим с семьей Меньшовых. Они тоже много лет прожили вместе. А еще – с Говорухиным. Там, правда, не первый брак, но очень длительный. Стабильных семей довольно много.

– А ваш стабильный брак – это заслуга писателя Юрия Полякова, который так хорошо все понимает, или вашей супруги?

– Думаю, здесь несколько моментов. Важно, что и я, и моя жена Наталья – мы оба из семей, где никто и никогда не разводился. Мы вот это представление о семейной жизни не как об эксперименте, который в любой момент можно прекратить, а как о какой-то кармической предопределенности получили от родителей…

– А семейные скандалы были?

– А у кого их не было?

– И кто посуду в вашей семье бил?

– Кто бил? Да все били! И жена била, и я бил.

– И сколько же тарелок разбили?

– А я не считал. Но немного. Мы первое время жили бедно, у нас не было излишков, в том числе и посуды…

Помню, начались первые размолвки, она бежит к своей матери, моей покойной теще, царствие ей небесное… Та говорит: «Нет, вышла замуж – живи». Я бегу к своим – мне от ворот поворот: «Нечего здесь ходить!»

У всех возникают моменты, когда кажется, что все «порвато, разломато»… Проходит неделя – и конфликт выглядит такой ерундой!

А потом жена моя отличается терпением и пониманием. Что не сразу пришло. Потому что, когда выходишь замуж за учителя, а затем выясняется, что, оказывается, за поэта… Совсем другие ценности, ритм жизни…

Случаются, конечно, роковые несовместимости… Но очень многие из моих знакомых, вспоминая первые распавшиеся семьи, жалеют. Говорят, дурацкий был повод! Надо было переждать, перетерпеть… И второй момент. У меня воспитано чувство ответственности за семью… Старался заработать побольше. Дать дочери хорошее образование.

– Кстати, сколько у вас внуков?

– Двое. Внучка Люба пяти лет и внук Егор шести. Они любят бывать у нас в гостях.

Мода на двухметровую жену

– Так что же происходит вокруг?

– А происходят драматические вещи: рушатся государства. И семьи. Любой кризис бьет по семье.

– Вы имеете в виду экономический?

– Не обязательно. Исторический, государственный, любой. И большим испытанием для традиционной, сложившейся в советские времена семьи стало изменение экономического уклада. Не многие разбогатевшие внезапно мужчины или женщины сохранили прежнюю семью.

– Просто мода такая – на молодую жену двухметрового роста…

– Почему мода? Это сложный процесс. Отношение к семейным ценностям трансформируется в зависимости от материальных возможностей. Многие семьи в советский период сохранялись, потому что все понимали, что развод – это безквартирье, опять неустроенность… И вдруг человек становится владельцем заводов, газет, пароходов. И он уже может себе позволить иметь столько семей, сколько выдержит. Даже не материально, а физически и морально.

Один мой приятель, теперь уже разорившийся, рассказывал, как в лучшие времена вывозил на отдых сразу всех трех своих жен с восемью детьми. Жены жили в разных гостиницах, а он – с ребятишками…

– Многие социологи прогнозировали в кризис увеличение числа разводов. Особенно на Рублевке.

– Не знаю, некоторые, наоборот, возвращаются в семьи. Вот актер-то Жигунов вернулся. Может, и финансовый кризис на это решение повлиял, откуда мы знаем?

– Может, кризис как раз на руку обезденеженным мужикам?

– Мы сейчас вступили в гедонистическое общество. Где на первое место ставится не ответственность перед следующим поколением, необходимость вырастить и поставить на ноги детей, а удовлетворение своих потребностей, радостей. Семья – как способ получения удовольствия. А ребенок писается, какается, орет… Жена умученная, никакая, ей ни до чего… Удовольствие пропало – пошли вы на фиг! Но у человека есть же какие-то сверхзадачи, он пришел на землю не только для того, чтобы получить определенное количество удовольствия, и потом все, что осталось, червям скормить.

– С одной стороны, женщины жалуются, что мужчины стали безответственными, бросают детей. С другой стороны, мужчины выступают с теми же претензиями к женам и отбирают детей. Последние примеры – конфликты в семьях Байсарова, Батурина, Слуцкера.

– Иногда партнеру просто хочется уесть другого. Особенно успешному мужчине, когда ушла женщина от него. Через ребенка уесть, понимая, что это единственный способ сделать ей больно. Ребенок ведь для женщины – сверхценность.

– Вы говорите о людях обеспеченных. А остальное население?

– Живет, как и жило, с той только разницей, что при советской власти не хватало дефицитов, а были деньги. А теперь «дефицитов» много – не хватает денег. И я здесь не вижу особого кризиса. Я просто оглядываю внутренним взором своих ровесников, друзей… Примерно процентов 50 – 60 как они женились 30 лет назад, так и живут. Это абсолютно укладывается в статистику не только российскую, но и общеевропейскую.

– Так что ж вы переживаете из-за маленькой кучки богатых?

– Кто переживает? Я лично не переживаю. Я, когда описываю какой-то социальный слой, я его описываю объективно. Когда мне выражают недовольство по поводу, так сказать, аморальности героев моих книг, я говорю: а ко мне-то какие претензии? Да, у него такая жизнь!

Дело в том, что безнравственность, которая необходима для зарабатывания денег в наше время, особенно в 90-е годы, она же невольно и на семейно-брачные отношения распространяется. Так же не бывает, что я вот погноблю своих партнеров, стырю из бюджета, откушу у стариков, а приеду домой и превращаюсь в идеального, высоконравственного человека. Большие деньги развращают. И поскольку эти люди на виду, то их материальные и моральные ценности (или антиценности) непроизвольно проецируются на массы как образцы, как пример для подражания, незаметно расшатывая основы семьи.

– Но вот же Роман Абрамович долго и счастливо жил с супругой и нарожал пятерых детей.

– А потом бац – и ушел-таки к молодой.

– Что делать, если любовь…

– Честно говоря, меня не интересует личная жизнь конкретно этого олигарха. Но то, что обладание большими средствами (причем не заработанными, а полученными, не будем говорить, от кого и для чего) меняет психологию и жизненные ценности, это факт. Если человек может удовлетворить любую свою прихоть – менять яхты за миллиард долларов, – то почему нельзя поменять семью? Какие здесь нравственные тормоза: моральные обязательства перед женщиной, детьми? Почему от них нельзя откупиться, выделив роскошное содержание?

О любви без правил

– Однополая любовь, о которой вы одним из первых заговорили со сцены (пьеса «Женщины без границ»), это тоже признак кризиса семьи?

– Это тема у меня возникает и в других вещах. Так или иначе. Я считаю, что однополая любовь – она в нашем нынешнем обществе занимает довольно значительное место.

Собственно, явление это всегда было. Почитайте античные тексты. Другое дело, что в какие-то времена оно пряталось, камуфлировалось. Известно ли вам, что гомосексуализм в закрытых мужских учебных заведениях был бичом викторианской Англии, которая считается образцом пуританской морали? И только отдельные случаи, как с писателем Оскаром Уайльдом, которого за это посадили, становились причиной публичного скандала.

А опасность, на мой взгляд, сегодня заключается в том, что эта сторона жизни из маргинальной превращается чуть ли не в генеральную… И так это все подается, что уже человек с нормальной сексуальной ориентацией начинает себя чувствовать вроде как ущербным… Надо понимать, что отношения, которые способствуют продолжению рода человеческого, – норма. А то, что, как виньетка (даже очень красивая) на его полях, это не норма. И путать не надо.

В своей пьесе «Женщины без границ» я показываю героиню, которая ушла от нормы из-за недостатка мужской любви. И это едва не закончилось для нее катастрофой.

Когда начнут завинчивать «секс-гайки»?

– Экономисты говорят, что в финансовом кризисе мы достигли дна и вроде бы уже начинаем всплывать. А когда закончится девальвация семейных ценностей?

– Кризис семьи – он цикличный. И, как правило, связан с кризисом самой цивилизации.

Долгое время семейно-брачные отношения носили жесткий контролируемый церковью характер. Причем иногда чересчур принудительный. Скажем, на Руси был такой типичный случай: все пошли к причастию, и стоит дюжина смущенных молодоженов – не пускают в церковь! И все идут и над ними издеваются. А почему их не пускают? Потому что они в пост не удержались и согрешили.

– Кто-то видел, что ли?

– А нельзя было скрывать! Мораль-то какая была: Бога-то не обманешь. Это не партком ведь. Это же Бог! Тоже крайность, но она была реакцией на абсолютную предхристианскую вседозволенность… Видимо, мы сейчас опять вступаем в период этой вседозволенности, которая закончится завинчиванием семейно-сексуальных гаек ради спасения человечества как рода. Логика вещей подсказывает, что так должно быть.

– А может, просто времена меняются?

– Они уже менялись. Вспомните свободу личных отношений, которая практиковалась и пропагандировалась интеллигенцией в послереволюционные 20-е годы в нашей стране. А потом вынуждены были опять возвращаться к традиционной семье.

– Что нас ждет в недалеком будущем – патриархат или матриархат?

– Тенденция – к увеличению роли женщины. В семье, в обществе. Это очевидно. И я вижу, что отношения в семье сейчас – у моей дочери, у молодых знакомых – они другие. Не такие, как у нас, скажем… У нас больше патриархальности. Но он такой очень либеральный патриархат. В отличие от семьи моих родителей, где мужской авторитет был уже не террористический, но достаточно жесткий. А у моих рязанских дедушек и бабушек он был такой просто беспрекословный.

– А в семье дочери вашей уже матриархат?

– Не то чтобы, но уже практически равные партнерские отношения. А есть семьи, где давно царит настоящий матриархат. Там жена и зарабатывает больше, и принимает решения.

– Есть такая точка зрения: когда жена командует – семье копец… Женщина все разрушает.

– Почему? Все зависит от мужчины. Если подобное положение его устраивает, то это семью укрепляет. А если нет, он разводится и ищет себе другую женщину.

– А может, она и не хочет вовсе доминировать, просто мужики измельчали…

– Да, есть мелкие мужики. Есть женщины с железякой внутри. Но для этого и существует выбор – найти свою половину! Одной женщине нужен измельчавший мужик, чтобы командовать, а другой – гигант, чтобы повиноваться.

– А вот еще скажите честно: вы своих героев наделяете какими-то собственными чертами? И нет ли в ваших книгах «биографических совпадений»? Юрий Михайлович, колитесь!

– Ах вы опять про «семейные тайны Полякова»? То, о чем мы сейчас говорим, называется «личная жизнь». А исподнее трясти, по-моему, очень дурно.

Я вообще не понимаю некоторых моих творческих коллег, которые охотно рассказывают о своих заморочках. И, как правило, этим пытаются восполнить невнимание, и иногда вполне заслуженное, к их собственно творчеству. Та часть бытия, которую я готов сделать публичной, есть в моих книгах. Можно сесть и прочитать.

– Ладно, почитаем…

Окончание беседы – в следующем еженедельнике за 19 ноября с. г.

Голос юбиляра вы услышите в эфире радио «Комсомольская правда» (97,2 FM) в субботу, 14 ноября, в 10.05.

ЧИТАЛКА “КП”

Волнуясь всем своим жадным телом…

(Отрывок из второй части романа Юрия Полякова “Гипсовый трубач”.)

…Разбудил Кокотова странный сон, удивительно яркий и отчетливый. На этот раз приснившееся не забылось, продолжало будоражить. Почивая, он угодил в какой-то странный, фантастический мир, где мужчина после обладания любимой женщиной сразу погибает, как несчастные самцы отдельных видов насекомых.

Он очнулся, изнемогая от смертного ужаса, в тот самый момент, когда Наталья Павловна (предмет страсти главного героя. – Ред.), волнуясь всем своим жадным телом, звала писателя к немедленному самоубийственному соитию…

«Если воплощение любви ведет мужчину к обязательной гибели, – размышлял Кокотов, скребя лезвием намыленную щеку, – значит, все в мире устроится иначе: и общество, и государство, и литература, и брак, и многие бытовые подробности…»

Свадьбы, к примеру, превратятся в поминки по жениху. Уходя на первое свидание, юноша будет вынужден составлять завещание: а вдруг девушка сразу уступит? От любви мужчин начнут страховать, как от несчастного случая со смертельным исходом. Вечная тема измены исчезнет из стихов, прозы и драматургии. Кого способен обмануть муж, если наутро после первой брачной ночи его, бездыханного, заберет «труповозка», лукаво прозванная в народе «катафаллом»? И кому, скажите, станет изменять жена, вдовеющая в миг единственных супружеских объятий?

Мировая поэзия (в мужской версии) содрогнется от отчаянных поисков той одной-единственной Прекрасной дамы, обладая которой, можно уж и откинуться. А женская поэзия измучится, истерзается жутким комплексом вины за «коитус мортиферус» – смертоносную взаимность.

«Но кто будет растить детей? – давя прыщик на скуле, озаботился Кокотов, испытавший тяжесть безотцовщины на себе. – Воспитанием детей займется государство».

Но и тут не все так просто. Действительно, к той же Наталье Павловне мужья выстроятся в очередь, ее постель начнет поставлять счастливых покойников с регулярностью гильотины. О подобных женщинах будут восторженно шептаться, рассказывать легенды, возможно, даже введут для них особые нагрудные знаки, как в ВДВ, только вместо числа парашютных прыжков на сменной бирочке обозначат количество навеки охладевших обладателей. И вот, встретившись в Кремлевском дворце на каком-нибудь торжестве, эти роскошные мужеубийцы станут ревниво вглядываться в циферки на груди у соперницы. Так некогда ткачиха-ударница, приехав на съезд в Москву, памятливо пересчитывала ордена легендарной Паши Ангелиной, сравнивая их со своими небогатыми наградами и вдохновляясь на новые трудовые подвиги.

А как в таком случае быть с дурнушками, не охваченными брачным самопожертвованием мужчин? Отчасти проблему можно решить за счет уголовников, приговоренных к смерти: соитие с некрасивой женщиной заменит им назначенную пулю в затылок. Кроме того, невостребованным женщинам можно отдавать на выращивание и воспитание детей, рожденных матерями, которым непрерывное умерщвление влюбленных партнеров просто не оставляет времени на заботу о потомстве. Семейные заботы заменят низкокачественным дамам личную жизнь.

«Но если все мужчины устремятся в роковые объятья, то кто же будет служить в армии и защищать в случае чего Родину?” – державно нахмурился Кокотов, причесываясь.

Видимо, разрешение на брачный суицид будут выдавать лишь после окончания срочной службы и выполнения каких-либ